Артур поймал насмешливый взгляд Лаймона, недовольно насупился.
Летним солнечным днем по дороге, обсаженной высокими вязами, катила добротная озолсова коляска. Она только что отъехала от станции — паровозный свисток и шум отходящего поезда ненадолго заглушил цокот копыт. В повозке, среди груды коробок и лакированных чемоданов сидела девушка. В свои девятнадцать Марта Озола была удивительно хороша и, что случается нечасто, почти лишена кокетства. Но именно эта серьезность и придавала облику девушки особую, благородную прелесть. Серый, элегантно простой английский дорожный костюм очень шел ей.
— А пруд? За мельницей, где ивы? — расспрашивала она Петериса. — Не построили еще там новую купальню?
— За мельницей? — задумчиво переспросил возница. — Туда как раз на прошлую пасху мельник свалился. От Круминьшей шел.
— Утонул?
— Как же, утонет! Теща с женой откачали. А он, как очнулся, — таких фонарей им навешал. Неделю синяки мукой присыпали.
Марта, отвыкшая от грубых деревенских нравов, только пожала плечами. Но, помолчав секунду, снова спросила:
— Петерис, а где сейчас танцуют? Как и раньше, у Аболтиньша?
— Во-во, там его шурин после и подстерег, в трактире. И, значит, бутылкой… По башке.
— Кого?
— Да мельника же! За сестру, значит. Все так и ахнули — бутылка вдребезги, а башка хоть бы что. Только шишка вскочила.
— Какой ты странный, Петерис, — городишь всякую чепуху.
Впрочем, будь она повнимательней, ход рассуждений кучера не так удивил бы ее — время от времени Петерис доставал из-за пазухи фляжку и понемногу прикладывался.
— А как Бирута? Замуж еще не вышла за Лаймона?
— Бирута? Это Фрицисова дочка, что ли? — Зариньш захихикал. — Тут, я вам доложу, барышня, такая история вышла. У них — аккурат, под рождество — свинья опоросилась. Заходят, значит, в сараюшку, а там…
Финал истории со свиньей остался неизвестным. Лошадь вдруг шарахнулась — мимо них, громко сигналя, промчался ярко-красный автомобиль с откинутым верхом. Водитель, молодой человек в спортивном кепи, мельком взглянул на Марту и, не то извиняясь, не то приветствуя, слегка наклонил голову. На его продолговатом, с тонкими чертами лице аристократа, резко выделялись хищный нос и сочные, чувственные губы.
— Кто это? — спросила Марта, удивленно разглядывая удаляющийся автомобиль.
Петерис, раздраженно шваркнув вожжами по крупу лошади, ответил почти трезвым голосом:
— Катаются. А чего не кататься, когда денег куры не клюют? Лосберг это, молодой. Приехал давеча из Германии.
— Они по-прежнему на своей даче?
— А где же еще?..
К ее приезду пеклись пироги. Ядреная краснощекая кухарка ловко таскала их из духовки, месила тесто для новых. Озолс, приодетый, толкался на кухне, поглядывая на прислугу.