Она следила за своей внешностью — ее волосы были аккуратно уложены, ногти окрашены в темно-красный цвет. Она могла быть богатой или бедной, манекенщицей или одной из многих тысяч работниц Сан-Рафаэля. Она могла иметь какую угодно профессию и какое угодно прошлое.
Я был уверен лишь в одном: она была той самой девицей, которая заходила в гостиницу за Джеком, той самой, которую Гривс назвал природной блондинкой. Он утверждал, что она носила парик или красила волосы, и, чтобы убедиться в его правоте, я поднес фонарик к телу. На ней не было парика, и волосы имели естественный цвет. «Тренированные сыщики тоже ошибаются», — думал я, направляя луч света на ее руки: нежный пушок на них выглядел совсем светлым. И это было понятно: когда человек месяцами поклоняется солнцу, волосы на руках выгорают.
Духота в крохотной каморке стала невыносимой, и я, чувствуя, что одежда моя насквозь пропиталась потом, вышел из раздевалки.
Только теперь я обратил внимание еще на одну дверь, которая вела в смежную кабину. Именно через нее должен был проникнуть убийца. Возможно, он и сейчас по соседству.
Погасив фонарик, я неслышно приблизился к двери и приложил к ней ухо. Ничего не услышав, я ощупью отыскал ручку и слегка повернул ее. Потом чуть-чуть надавил плечом, но дверь не подалась. Кто-то запер ее изнутри.
Я отошел от двери, чувствуя нестерпимую сухость во рту. Если у мерзавца не было запасного ножа, это еще не гарантировало, что то же самое относится к огнестрельному оружию.
Мои невеселые размышления прервал донесшийся откуда-то издалека надсадный звук — завывание полицейской сирены. С каждым мгновением противный вой нарастал: «фараоны» спешили по делу, и наиболее вероятно, что они мчались к купальной кабине, где сидела на полу убитая девушка.
Я снова зажег фонарик и, хотя времени было в обрез, постарался как можно тщательнее обтереть носовым платком дверные ручки: мои отпечатки пальцев могли навести Кетчена на ложный след. Покончив с этим, я в несколько прыжков добрался до выхода, проскользнул наружу и огляделся. Хотя на пляже по-прежнему никого не было, для игры в прятки с законом он подходил не больше, чем тыльная сторона моей ладони.
Сирена надрывалась уже где-то совсем близко, и я понял, что мне оставался единственный путь к отступлению: через открытый пляж к морю.
Когда меня вынуждают обстоятельства, я могу бегать как прирожденный спринтер. В былые времена я пару раз завоевывал кубки в беге на полмили. Конечно, это не олимпийское золото: но награда меня вполне устраивала.
Я изо всех сил припустил по песку. Пришлось пробежать около пятисот ярдов, прежде чем смолкла сирена. Я задыхался, ноги от усталости едва держали меня.