«разучился молиться и внимать совести, помышляя только о кровавой мести и темном прибытке».
Кровавая месть, страшная месть…
Главным, по мысли Ильина, было именно преодоление раскола, распада, разорванности народного сознания, объективировавшегося в гражданскую войну:
«Великую и сильную Россию невозможно построить на ненависти, ни на классовой (социал-демократы, коммунисты, анархисты), ни на расовой (расисты, антисемиты), ни на политически-партийной»[103].
«Расхождение социальных классов и невосхождение их к идее целого»[104] считал Ильин одним из главных бедствий. «Идея целого» и есть та цельность народного сознания, индивидуального и общего, которая спасла европейские страны в годы революционных кризисов.
В некотором роде ситуация 1917 года в России – финал возведения Вавилонской башни: все престали понимать всех. А те, кто думал, что понимает, как вскоре выяснилось, тяжко заблуждались. Корни этого непонимания уходили глубоко в историческую почву.
Разорванность сознания – невозможность соотнесения личных интересов с общими, искаженное соотношение личной судьбы и судьбы общества, принципов частной и государственной жизни, в конце концов, неумение примирить групповую и личную мораль с фундаментальными ценностями христианской культуры. Недаром российская церковь не только до поры сама владела рабами-единоверцами, но и не принимала участия ни в одной попытке антикрепостнических реформ.
В ходе катаклизма, который по масштабам и возможным последствиям сопоставим с гражданской войной 1918–1920 годов, – имеется в виду Смутное время начала XVII века: развал государства, война всех против всех, иностранная интервенция, – в ходе этого катаклизма выявилось, что на Руси есть объединяющая и примиряющая сила, крепкий слой с цельным сознанием – земщина, слой, душой и символом которого был «средний русский человек» Козьма Минин. Тогда оказалось возможным объединить и замирить страну без жестокого подавления одной социально-политической группировкой всех остальных. Состояние социального сознания доминирующего «среднего» слоя позволило собрать вокруг этого слоя остальной «мир».
В ситуации Смутного времени XX века это оказалось невозможным. Произошла тотальная дифференциация общества, распавшегося на множество социально-политических групп, не видящих общего объединяющего интереса. Индивидуальное и общественное сознание были непоправимо повреждены.
Корни этого драматического явления, как мне представляется, – в петровском перевороте, когда была создана государственная структура, исключающая гражданский мир и межсословный компромисс, опирающаяся только на силу, структура, по своей психологической сути дисгармоничная.