Среди этой ужасающей какофонии с панелей раздавались по нашему адресу недвусмысленные угрозы, тем более опасные, что мы были безоружны, а многие из наших врагов – солдаты и красногвардейцы – были вооружены. Однако они все-таки не решились напасть на нас, так как наша все возраставшая толпа значительно превышала их численностью. А “Марсельеза” в этот день одержала решительную победу над “Интернационалом”. Через два месяца по такой же безоружной толпе большевики открыли огонь. Они уже чувствовали себя крепче. ‹…› Мы благополучно дошли до Таврического дворца, но там сообщили, что за неприбытием многих депутатов Учредительного собрания первое его заседание отсрочено на несколько дней»[109].
Если Октябрьский переворот большевики еще как-то оправдывали безвластием Временного правительства, опасностью контрреволюции или хаоса, то в ситуации с Учредительным собранием, избранным совершенно законно и демократично, у них никаких оправданий не было. Попытки собрать сведения о нарушениях процедуры в провинции не удались. Оставалось пойти на откровенное беззаконие с опорой на военную силу. Тезис о том, что большевики опирались на народное большинство, весьма спорен. Они опирались на штыки. Это было совершенно естественно и определялось сущностью их идеологии и методологии.
В январе 1918 года судьбу Учредительного собрания, за которое стояло большинство российского общенародия, решил вооруженный кулак, собранный Лениным за месяц отсрочки. За этот месяц большевики яростно устанавливали контроль над столицами. И если 28 ноября в демонстрации, описанной Оболенским, участвовало, по данным тогдашней печати, до двухсот тысяч петроградцев, то в начале января следующего года расстановка сил оказалась иной. И не столько физически, сколько психологически.
Многие активные деятели партии конституционных демократов, пользующиеся влиянием в средних слоях, были уже арестованы. Другие скрывались. Милюкова не было в Петрограде. Эсеры, победители на выборах, не могли решиться на вооруженное выступление в защиту Учредительного собрания, которое было последней надеждой и партии социалистов-революционеров, и русского крестьянства, и России вообще. Но тогда это понимали немногие. Еще 27 ноября Никита Окунев записал в дневник:
«Арестован главный избирательный комитет Учредительного собрания. Причины довольно загадочны, но дело клонится к тому, что Учредительное собрание будет сорвано большевиками. ‹…› Что же делается у нас? И что эти “трое” – Ленин, Троцкий и Муралов – за законодатели превращения интеллигентных людей в каторжников? Неужто это их законное право и никто не отменит их ужасных, бесчеловечных “декретов”? События последних дней не сулят скорого избавления от такого неслыханного произвола. Большевики сильны, безусловно… Нет такой силы, которая могла бы урезонить ликующих большевиков. “Буржуазные” газеты надеются на образумление “темных масс”, но я не вижу этого вскоре и склонен думать, что террор родины прогрессирует и может быть остановлен только союзом европейских государств, но для этого там нет таких гениев, как Наполеон или Бисмарк»