Назавтра он собрался в путь, сказав, что вернется в начале августа. Алессандро вернулся, как обещал. Через неделю после его возвращения в дверь приходского дома постучал высокий, чуть сутулый человек. Алессандро спустился в кухню встретить гостя, и они обнялись, как братья.
– Вот значит как, Сандро, – сказал человек.
Клара застыла на пороге. Алессандро взял ее за руку и подвел к высокому мужчине.
– Познакомься, это Пьетро, – сказал он.
Они посмотрели друг на друга с взаимным любопытством, вызванным противоположными причинами: он о ней слышал, она же не знала о нем ничего. Потом, не сводя с нее глаз, Пьетро сказал Алессандро:
– Теперь ты объяснишь мне?
В этот прекрасный послеполуденный час, когда троица шла по улице к церкви, у своих домов сидели люди. Все смотрели на мужчин, которые – хотя один был всем знаком – все-таки были какими-то особенными, как по одежде, так и по манерам, и, когда они проходили, люди вставали и задумчиво провожали их взглядами. Потом Клара заиграла, и Пьетро понял смысл долгого пути, что привел его от Рима до этих забытых Богом отрогов Сассо. В момент, когда она взяла последнюю ноту, он испытал головокружение такой поразительной силы, что его качнуло, а потом высветился целый букет образов, почти тотчас исчезнувших, – но последний запечатлелся в памяти надолго, Пьетро с почтением вспоминал хрупкую девочку, благодаря которой случилось чудо возрождения, а на ее лицо наслаивалось лицо другой женщины, смеявшейся в бликах света и тени забытого сада.
Клара играла до наступления темноты. Потом великая тишина окутала своды церкви, где явился ей чудом уцелевший рояль – в лето, предшествовавшее ее одиннадцатилетию.
Видите ли, это, конечно, сказка, но еще и быль. Кто может отделить одно от другого? Никто, по крайней мере из тех, кто слышал историю девочки, найденной в затерянной деревне Абруцци у сельского кюре и старой невежественной няньки.
Единственное, что известно, так это то, что звали ее Кларой Ченти и что история на этом не кончается, поскольку Пьетро отправился в такую даль слушать игру маленькой дикарки не для того, чтобы потом преспокойно вернуться в Рим. А прежде чем последовать за ними в большой город, где теперь назревает война, мы добавим, что тот же Пьетро, когда Клара в сумеречном пространстве церкви доиграла последнее произведение, сказал:
Alle orfane la grazia[3].