— Господи, Патрик… — К моему горлу подкатывает комок. — Какой ужас!
Он наконец поворачивается и смотрит на меня.
— Ее доску выбросило на берег на следующий день, но саму ее мы так и не нашли.
— Мы… — повторяю я. — Ты тоже ее искал?
Я лишь с трудом могу представить, как, должно быть, это было больно.
Он пожимает плечами.
— Мы все искали. Это ведь наша работа, верно?
— Да, но…
Я умолкаю. Разумеется, он ее искал. А как могло быть иначе?
Я обнимаю Патрика, и он прижимается ко мне, спрятав лицо у меня на шее. А я-то представляла себе его жизнь идеальной: что он просто добродушный и беспечный человек, каким старается казаться, и ничего больше. Но призраки, с которыми он сражается, не менее реальны, чем мои собственные. Впервые я нахожусь с человеком, который нуждается во мне так же, как и я в нем.
Мы медленно идем к коттеджу, где Патрик просит меня подождать, пока он что-то принесет из машины.
— Что это? — Я заинтригована.
— Сейчас увидишь.
В глубине его глаз вспыхивают веселые искорки, и я восхищаюсь способностью Патрика совладать с печалью, присутствующей в его жизни. Я думаю, что силу ему придали прожитые годы, и надеюсь, что однажды я тоже так смогу.
Патрик возвращается. На плече у него небрежно лежит рождественская елка. Я вспоминаю, в какое возбуждение раньше приводило меня приближение Рождества, и сердце сдавливает грусть. Когда мы с Евой были детьми, то всегда соблюдали строгий ритуал, наряжая елку: сначала лампочки, потом мишура, затем торжественное развешивание шаров, и в самом конце — водружение на верхушку потертого игрушечного ангела. Подозреваю, что со своими детьми сестра придерживается тех же традиций.
Я не хочу держать елку у себя в доме. Украшение ее — это для детей, для семьи. Но Патрик настаивает.
— Не повезу же я ее обратно, — заявляет он и затаскивает елку через дверь, оставляя за собой след из осыпавшихся иголок. Он устанавливает ее на крестовину из неструганых досок и проверяет, прямо ли она стоит. — К тому же это все-таки Рождество. У тебя просто обязана быть елка.
— Но у меня нет ничего, что можно было бы на нее повесить, — возражаю я.
— А ты загляни в мою сумку.
Я открываю темно-синий рюкзак Патрика и вижу там старую коробку из-под обуви, крышка которой прижата широкой резиновой лентой. Открыв коробку, я нахожу там дюжину красных новогодних шаров, поверхность стекла которых от времени покрылась мелкими трещинками.
— Ох, — шепчу я, — какая красота!
Я поднимаю один, и он кружится на нитке, много-много раз отражая мое лицо.
— Они остались еще от бабушки. Я же говорил тебе, что в ее старом буфете можно найти что угодно.