— Абсолютно!
— И если, допустим, придет другая телеграмма с вестью о непоправимом, ты не очень будешь печалиться?
Она молчала.
— Твое молчание означает согласие. Возможно, ты даже испытаешь чувство облегчения. «Наконец-то я от нее отделалась, — можешь подумать ты. — Никогда больше она не встанет между Жофруа и мной». Твои кощунственные мысли простительны. Мне бы следовало тебя благодарить за то, что наша любовь для тебя превыше всего! Эта телеграмма была послана не Идой, а администрацией отеля, посчитавшей состояние ее здоровья внушающим опасение. Может быть, даже против воли самой Иды.
— И каким же образом администрация смогла отыскать меня, да к тому же под новой фамилией?
— Этого я пока не знаю. Сейчас необходимо позвонить в Биарриц и выяснить, что же произошло в отеле «Мирамар». Только после этого можно будет принимать решение.
— О каком решении ты говоришь?
— Возможно, придется туда срочно выехать.
— Ты хочешь, чтобы я явилась к постели больной матери в сопровождении молодого супруга — ее бывшего любовника?
— В жизни бывают моменты, когда надо многое простить… Нет никаких доказательств ненависти Иды к нам. Подумай и о том, что ты ее единственный ребенок, а других родственников у нее нет.
— Признайся, тебе хочется ее увидеть.
— Если подобная встреча и произойдет, то окажется для меня еще более Невыносимой. Мне бы не хотелось оказаться в компании с Идой.
— Ты до сих пор ее боишься! Тебе ужасно стыдно перед ней за нашу любовь?
— Напротив, я этим горжусь. Для Иды же я теперь всего лишь муж ее дочери. Хотим мы того или нет, но по закону я — единственный ее родственник мужского пола. Хочу надеяться на твое доверие.
— Я тебе полностью доверяю.
— Сейчас же закажу Биарриц, и ждать, думаю, придется недолго.
— Париж дали через несколько минут.
— Да, но Париж — столица.
Опасения были не напрасными: телефонистка ответила, что ждать придется часа два.
В ожидании звонка они заказали ужин в номер, но так и не смогли даже притронуться к пище. Молча расположившись за маленьким столиком около окна, выходящего на озеро, они, казалось, не замечали друг друга. Тень больной Иды вновь вставала между ними…
Прошло два часа ожидания.
— Позвони телефонистке, — попросила Эдит.
Это были ее первые слова, свидетельствующие о попытке примирения с Идой. Жофруа обрадовался: недопустимо, чтобы такое чувствительное создание, как Эдит, в подобных обстоятельствах продолжало ненавидеть свою мать. Бесстрастный голос телефонистки ответил:
— Я трижды пыталась связаться. Необходимо подождать.
Эдит встала из-за стола.
— Ужасное изобретение — телефон. Выйду на улицу, похожу около отеля. Будет связь — позови меня через окно. Думаю, лучше тебе самому поговорить с Биаррицем.