Джинни вспомнилась фраза из письма. «Мальчиков я не прошу приехать, — писала миссис Янси. — У них своя жизнь. Сыновья — не дочери».
«Действительно», — пробормотала про себя Джинни, невольно подражая своей наставнице мисс Хед: та в подобных случаях не произносила это слово, а почти пела с самым страдальческим видом.
Пока самолет трясся по так называемой взлетной полосе, Джинни вспомнила, как часто приземлялась здесь в прошлом.
Мать обожала любительское кино и воспитывала Джинни и братьев, наблюдая за ними в глазок кинокамеры: первая улыбка, первый зубик, первый шаг, первый день в школе, первый танец — и так год за годом. «Кадры семейной хроники» — так называли эти фильмы Джинни и братья. Взлеты, посадки, прощания, возвращения… Вот Джинни в черной шерстяной кофте, наглухо застегнутой на все пуговицы, в обтягивающей юбке и красной корейской ветровке покидает дом, чтобы учиться в Бостоне; вот она в элегантном твидовом костюме, очках в роговой оправе, со строгим узлом на голове — спустя год, когда приехала на каникулы; вот она в светлых джинсах, черном свитере и сандалиях «голиаф» — когда стала любовницей Эдди Холзер и сбежала из университета, вот она в красном блейзере Добровольного пожарного отряда — когда вышла замуж за Блисса. Такой уж она была. Даже в ресторане, сделав заказ, она меняла его, заказывала то же, что и сосед, потому что не верила, будто кухня станет возиться с ее оригинальным блюдом. Нищие, клянчащие деньги на автобус, чтобы навестить умирающую мать; лысые кришнаиты, играющие на тарелках под неряшливым плакатом «Доверься судьбе — и никто не бросит в тебя камень», — такие люди неизменно находили ее в толпе. Надо признать, Джинни была легкой добычей. Наверное, она выглядела несчастной, ранимой и очень доверчивой, и это тот случай, когда внешность не была обманчивой. Джинни была готова поверить во все что угодно.
Она вспомнила, как высматривала в иллюминатор свою мать и майора — они всегда приезжали вместе, чтобы сразу увидеть, в каком виде предстанет их непутевая дочь. Но в этот раз никто не стоял у ограды, приготовившись снимать кинокамерой это чудовище в пестром деревенском платье, походных ботинках, с кудрявой африканской прической, с рюкзаком на спине и в пончо из перуанской ламы. «Натуральная ведьма, — вздохнула про себя Джинни, — тринадцатая ведьма из «Спящей красавицы». Никто ее не встречал. Мать лежала на больничной кровати, а майор ушел год назад из этой жизни. Она совершенно самостоятельна.
Возвращение домой было совсем невеселым. Никто не бил в барабаны, не маршировал на лужайке перед домом, не бежал навстречу, когда аэропортовский лимузин подвез ее к особняку. Она с трудом поднялась по гравийной дорожке — кое-где пробились пучки травы, чего не было раньше. Тяжелый рюкзак заставлял ее идти неестественно прямо.