Джо Боб отвернул левый рукав, посмотрел на часы, поспешно включил фары и завел свой ревущий мотор.
— Совсем забыл про режим, — пробормотал он. — Боже, тренер убьет меня.
Мы с ревом помчались по Залл-стрит к моему дому.
— Как это — убьет? — с обидой спросила я.
— Очень просто. В десять я должен быть в постели.
— Ты шутишь!
Он высадил меня у дорожки и предоставил одной пробираться сквозь магнолии к дому.
Наш роман походил на немое кино. В те времена мерилом нравственности было расстояние между гуляющими. Одному Богу известно, сколько судеб было сломано немым осуждением окружающих ханжей. В наш первый вечер я не отпускала ручку дверцы — на случай, если Джо Боб попытается меня изнасиловать. Но он не попытался. Несколько недель он позволял себе только брать меня за руку. Сначала мне это нравилось, потом стало бесить. Я притворялась, будто хочу покрутить ручку настройки радио, и прижималась к нему бедром — но он только пыхтел и держал меня за руку.
Настал день, когда в самом большом зале Халлспорта — в обычное время там проводились соревнования борцов — выступал знаменитый миссионер — брат Бак. Мы с Джо Бобом сидели на трибуне в окружении одноклассников. Зал был полон, пришлось даже расставлять складные стулья. Был вечер пятницы, и брат Бак приехал сообщить своим братьям и сестрам в Теннесси, что «смерть утратила свое жало». Джо Боб не отрывал от него глаз: брат Бак был его кумиром. Лет десять назад он был известен всей Америке как лучший вратарь Алабамы, а потом, играя в Балтиморе, врезался головой в штангу, потерял на несколько дней сознание, а когда очнулся, бросил футбольное поприще и посвятил жизнь Христу.
Массивная фигура заполнила собой весь подиум. Я поняла, что скоро Джо Боб напялит на себя рыже-коричневый ковбойский костюм, галстук-шнурок и ковбойские сапоги: так был одет брат Бак.
— Смерть, где твое жало? — гремел брат Бак.
Я с надеждой и восторгом смотрела, как задрожал поддерживающий потолок стальной каркас. Брат Бак поднял руку вверх — и все головы повернулись в том направлении, ожидая увидеть по меньшей мере четырех всадников Апокалипсиса.
— Я читаю все ваши мысли, — рука вернулась на место, горящий взгляд голубых глаз приковывал наше внимание. — Вы думаете: «Неважно, как я живу. Да, я читаю порнографические книги, любуюсь скабрезными картинками и вытворяю со своим телом что хочу. Я могу пьянствовать ночь напролет, просыпаться в объятиях падших женщин и пропускаю воскресные службы». Ведь так вы думаете? Признайтесь старине Баку. Вы рассуждаете так: «Сегодня я буду жить как хочу, потому что завтра упаду в лужу собственной крови с раздробленными костями и дырками в теле; с кишками, болтающимися на перевернутой машине; с мозгами, растекшимися по шоссе, как маисовая каша».