Он лгал, потому что ему так хотелось, ему это нравилось, он от этого кайф ловил. Лгал, потому что сделал себя таким человеком, выбрал для себя такой образ жизни. Вот и все.
– Как называется паб? – спросила я, не желая прислушиваться к ее рассуждениям. Я и сама знала, что папа много лгал, но у него была на то причина. И я как раз хочу эту причину выяснить.
Судя по выражению лица Регины, она прикидывала, говорить или нет, поиграть ли еще со мной в кошки-мышки напоследок, ведь она понимала, что больше не увидит меня никогда.
– «Мраморный кот», – произнесла она наконец.
– Эйдан, – заговорила я, включив телефон и выезжая с парковки.
– Как дела? – отозвался он.
– Только что встречалась с Региной, – сообщила я, почувствовав, как возвращается ко мне уверенность.
– С Вагиной? Не думал, что ты сможешь через это пройти. Она же тебе в страшных снах снилась.
– С этим покончено, – отвечала я уверенно. – Покончено.
– Куда же теперь? – спросил он.
– В паб на Капел-стрит. Паб «Мраморный кот». Мне кажется, вот-вот что-то прояснится.
Он ответил не сразу:
– Ладно, милая, хорошо. Если ты думаешь, что тебе это поможет.
И таким тоном он это произнес – вовсе не уверен, что поможет, но и обнаружить свои сомнения боится, – что мы оба не выдержали и расхохотались.
Я лежу на специальном одеяле для пикника, но сквозь него все равно чувствуются неровности почвы и осколки камней. Потею в костюме. Галстук снял, закатал рукава, ноги словно горят в черных штанинах под жарким летним солнцем. Под рукой бутылка белого вина, уже наполовину пустая, возможно, мы и не станем возвращаться в офис – пятница, босс, как обычно, после обеденного перерыва скроется, якобы на встречу пойдет, а на самом деле в «Голову оленя», будет там глотать «гиннесс» в уверенности, что никто об этом не подозревает.
А я с новой девушкой. Это первая наша совместная коммивояжерская поездка, мы в Лимерике, я помогаю ей освоиться – не прямо сейчас, прямо сейчас она сидит на мне верхом и медленно расстегивает пуговки шелковой блузы.
Нас никто не увидит, твердит она, и хотя я не очень уверен, но думаю, она уже проделывала такое, если не здесь, то где-то еще. Блузу она целиком не снимает, персиковую, лососевого почти оттенка, но расстегивает лифчик без лямок, и тот падает на одеяло, а с одеяла скатывается в грязь. Штанишки она уже сняла – это я знаю, потому что мои руки сейчас как раз там, где полагается быть белью.
Такой кожи, как у нее, я никогда прежде не видел: молочно-белая, такая белая, что светится, такая бледная, что я дивлюсь, как это она до сих пор не обгорела. Волосы светлые, в рыжину – клубничные, сказал бы я, но, если бы она назвала их персиковыми, я бы не стал спорить. Губы тоже персиковые, и щеки – два персика. Словно куколка, одна из фарфоровых кукол Сабрины. Очень нежная на вид, но не хрупкая, отнюдь не ангелок, уверенная в себе, темные глаза сверкают озорством, и губы она облизывает не без лукавства: девушка знает, чего хочет, девушка берет то, что захотела.