— Не плачь.
— Я не плачу, — Ийлэ поспешно вытерла глаза. — Здесь дымно. Вот и слезятся.
— Ну да…
А что ему сказать? О страхе своем? О том, что она, Ийлэ, не желала ему смерти? Он знает. Или о том, что не хотела бы жить без него? А этого ему знать не следует.
И без того чересчур самодоволен.
— Ийлэ…
— Да.
— Я все понимаю. Мне не следовало лезть. А я сунулся. Испугался за тебя. Сдурил. Вот и за дурость свою получил сполна… и если бы не ты, я бы сдох там… а ты что‑то сделала… спасла… а кровь все одно кипела… или не кровь, но живое железо. Главное, что прожарило меня, как того кабана на королевской свадьбе, до корочек хрустящих. Я‑то не кабан, выдержал. Твари же тяжелей пришлось… и вот.
И вот.
Иначе не скажешь.
Ийлэ отпустила его руку, но Райдо потянулся, дотянулся до щеки.
— Теперь все будет хорошо. Веришь?
— Да.
Она солжет.
Или нет, она ведь верит, что и вправду будет хорошо… он здоров. И разве это плохо? Отнюдь. Он поднимется с кровати. И постепенно отвыкнет от боли, это легче, чем привыкать. Он вспомнит, каково это, быть собой прежним, который в полной силе.
Слово сдержит.
Позаботится об Ийлэ… и не о чем печалиться, совершенно не о чем, разве что о том, что Ийлэ больше не нужна ему.
Это такая мелочь…
— Мы позже поговорим, ладно? Мне… мне пора… там Нани… или Броннуин… я подумала, что Броннуин — красивое имя. Не альвийское, но… кому теперь нужны альвийские имена? А так… Броннуин ей будет легче и…
— Иди, — Райдо смотрел внимательно и, кажется, сумел заглянуть в мысли, но и пускай.
Ийлэ нечего прятать.
— Иду… Ната позвать?
— Позови.
— Он о тебе беспокоился… и я уже иду.
— Уже иди. Сбегай.
— Что?
— Ничего. Тебе послышалось.
— Да?
— Конечно. Мы и вправду поговорим потом. Обо всем. Обещаешь?
— Да.
Ей легко дать слово. Быть может, его вовсе не понадобится держать, а сейчас это слово дало свободу. И шанс сбежать. Она не ослышалась, а он правильно все понял.
Наверное, Ийлэ неправильной уродилась, если все время от чего‑то бежит.
Кого‑то.
Того, кто прячется в дожде и с каждым разом подходит ближе. Он ждет, когда Ийлэ совершит ошибку. И знает, что там, во сне, ей некуда деваться.
Это несправедливо.
Ей удается спрятаться, не от снов, но от Райдо, в собственной комнате, уже почти обжитой, привычной.
— Он нас не обидит, — Ийлэ коснулась курносого носа дочери. — Вот увидишь… мы ему не нужны, но не обидит… не прогонит. Позволит остаться в поместье, будет заботиться… как о со — родичах… а больше нам ничего и не нужно.
Ложь.
Вот только правда пугает. Ийлэ к ней не готова.
Она прячется день и другой.
И третий тоже, уже сама не понимая, от сна или от яви. Наяву нет дождя, наяву солнце яркое пробирается в окна. Наяву пахнет весной и валерьяной, почему ею? Ийлэ не знает, но с каждым днем запах становится все более резким, раздражающим.