А. Тургенева рассказывает в своих воспоминаниях, какой в действительности оказалась встреча со Штейнером и антропософией конкретных мыслителей: Н. Бердяева, Вяч. Иванова, Д. Мережковского и 3. Гиппиус, затем Эллиса и, разумеется, Андрея Белого. Ее лаконичные сообщения, дополненные такими ценнейшими документами, как два письма Бердяева Л. Белому, дают читателю богатый материал для размышлений. Почему, в самом деле, встреча русских мыслителей и поэтов с антропософией не стала безоблачным, безпроблемным событием? Почему, если символисты и Штейнер говорили фактически об одном, Штейнер отверг общение с Ивановым, — к чему так стремился глава русских символистов, — и, напротив, от Штейнера-почти со скандалом, обуреваемый страстями — отошел Эллис, самый, казалось бы, его горячий приверженец? В чем существо трагедии Белого, разразившейся именно на почве жизненного общения со Штейнером? Не было ли, при всем видимом сходстве, глубокой разницы между русскими духовными исканиями на рубеже ХIХ-XX вв. и антропософией?.. Над этими и другими, еще более острыми вопросами предстоит размышлять нашим современникам.
Однако о соприкосновении в начале XX века двух духовных культур — русской и немецкой — это рассуждаем мы, с нашей исторической и экзистенциальной дистанции: тогдашние мыслители, поэты, художники были живыми людьми, и ими двигали вполне личные стремления и интересы, о которых прекрасно рассказано А. Тургеневой, Что же влекло этих русских людей к немцу Рудольфу Штейнеру? — Самое глубокое и сокровенное: жажда обрести Христа, от которой неотделимо стремление каждого из них прийти к себе самому, под всеми социальными и условными оболочками найти-таки свое подлинное "я". Надо сказать, что пути тогдашних духовных исканий расходились, духовное возрождение XX века не было чем-то однородным. Ряд представителей русского Ренессанса искали Бога на путях исторического христианства: при всех "но", скажем, П. Флоренского и в особенности С. Булгакова (по-видимому, и Е. Трубецкого) можно считать православными мыслителями. Однако невзирая на все усилия, ни Белому, ни Бердяеву не удалось "пустить корней" в православной Церкви. При этом Бердяев всё же не стал доверяться и Штейнеру, держась за свою достаточно виртуальную "церковность", — тогда как Белый уже в своих воспоминаниях, позабыв все свои обиды и отвлекшись от подлинной личной драмы, определенно свидетельствует: да, именно немец доктор Штейнер, "родной мудрец", впервые открыл ему, Борису Бугаеву, Христа, — осуществил то, что не удалось ни одному священнику на родине, ни одному русскому "старцу". "И я понял впервые себя; и я понял впервые Иисуса"