Воспоминания о Рудольфе Штейнере и строительстве первого Гётеанума (Тургенева) - страница 3

, — свидетельствует Белый. Думается, под этими словами подписалась бы и Ася Тургенева, и здесь тайна человеческих судеб. Эллис (вместе с И.Польман-Мой) ушел от Штейнера в католичество; впоследствии сходным путем следовал В. Томберг. Белый же совершенно реально, всем своим существом ощущал: "Его (Р. Штейнера. — A.C.) слова о Христе были (…) самим Христом в нем"; "пурпурный жар исходил от его слов, пронизанных Христом"[2]. Поистине религиозно, в ключе тогдашних русских исканий, переживал Белый феномен Штейнера, когда уже в 1928 г. вспоминал его лейпцигские лекции о Христе: "Свершилось: в Лейпциге опустилась аура любви; и Силы Жизни присутствовали: "Ныне Силы небесные с нами невидимо". (…) Лейпциг стал храмом мистерии"…

Такими были устремления русских "мистиков", приводившие их к антропософии; такой была эпоха исканий — обновления религиозного сознания, на фоне которой читается книга Аси Тургеневой. И что же сама автор ее, что нам сказать о ней? Ася Тургенева… Неслучайно троюродная внучка И. С. Тургенева Анна Алексеевна захотела именоваться Асей: так возникает аллюзия на одну из тургеневских героинь, — вообще на тип тургеневских девушек. С ними Асю Тургеневу роднят душевная чистота и возвышенность внутреннего строя, способность к самоотверженной любви. Фотографии 1910-х годов донесли до нас одухотворенный облик юной женщины. Особенна выразительным кажется нам снимок Аси, сидящей в Гётеануме: сложенные на коленях руки, как бы бессильно поникшие плечи — поза совершенного смирения в сочетании со взглядом, полным обреченности, почти трагическим… Антропософская монахиня — вот странное на первый взгляд словосочетание, тем не менее точно, по-нашему мнению, характеризующее феномен Аси Тургеневой. Отказавшись от личного счастья, Ася полностью отдалась антропософии — делу Штейнера, которое он и вслед за ним его ученики понимали как закладывание основ новой культуры. Ася вносила туда свой вклад в качестве эвритмистки, резчика по дереву на архитравах Гётеанума, стекольного гравера… Была она и интересным художником со своей самобытной философски-художественной идеей: она хотела научиться изображать действительность, исходя, в духе натурфилософии Гёте, из двух фундаментальных начал — света и тени, бытия и небытия, — и достигла здесь неплохих результатов.

Аскетизм, фундаментальная Асина черта, определил и стиль ее воспоминаний. Буквально о тех же самых событиях, о которых пишет Ася, писали и другие, — и здесь помимо многочисленных мемуаров Белого[3] надо упомянуть книгу "Зеленая змея" Маргариты Волошиной. Исследователям предстоит сравнить все эти эпохальные свидетельства, мы же здесь лишь отметим, что книгу Тургеневой от сочинений близких ей людей отличает лапидарность, точность и краткость, доходящая до сухости, — и это в сочетании с самоумалением и стремлением к предельной объективности. Ася-автор хочет максимально стушеваться, как бы не считая свой внутренний мир достойным предметом читательского внимания. При этом за скупым, казалось бы, изложением фактов: читатель ощущает подлинную глубину, серьезность и постоянное усилие автора в работе над собой. Если стиль — это человек, то стиль "Воспоминаний" А. Тургеневой ипостасно представлен в упомянутой фотографии сидящей Аси. Современный читатель, как бы он ни относился к личности и делу Штейнера, несомненно, оценит литературный талант, духовную проницательность и вообще — высокое достоинстве автора настоящей книги. Русский Серебряный век явил в Асе Тургеневой некую свою весьма изящную и характерную грань. А ее "Воспоминания", прикоснувшиеся — пускай на первый взгляд, — и только на первый! — легко, мимолетно — ко всем "болевым точкам" проблемы "русский духовный Ренессанс и антропософия", — бесспорно, — один из шедевров мемуарной прозы, вызванной к жизни той эпохой.