— Ты на сальцо, на сальцо налегай! — предложил Рязанцев и принялся кромсать его ножом.
Комендант не подвел: сало, действительно, оказалось отменным и таяло во рту. Под него вторая порция спирта пошла легче. Петр окончательно размяк и прочувственно произнес:
— Как будто и войны нет.
— Будь она трижды проклята! — с ожесточением произнес Рязанцев и поинтересовался: — Тебя она где застала?
— В Ковеле.
— А меня — в Раве-Русской. В первый же день пол-отдела потерял! Эх, какие ребята были! С Вадиком Лихачевым вместе всю финскую прошли, и ни царапины, а тут один осколок, и все — нет человека, — с болью в голосе произнес Рязанцев.
— То же самое в моем полку! Склад ГСМ сразу накрыло! Остались без горючки! Машины стали колом! Связи нет! Никто и ничего не знает, а тут еще командира с начальником штаба снарядом убило! — мучительно вспоминал Петр.
Участливый взгляд Рязанцева располагал к откровенности, и, поддавшись чувствам, Петр излил ему все, что бередило душу. Это была типичная история окруженца. Они — рядовые и командиры — в те первые, полные ужаса и кошмара, июньские дни сорок первого испытали настоящий шок и трепет перед невиданной мощью, казалось, не знающей сбоев военной машины вермахта. Огненно-свинцовый вал безжалостным катком прокатился по ним. Одни остались навечно в земле, другие попали в плен, но были третьи, кто продолжал отчаянно сопротивляться. И, о чудо! Гитлеровская машина начала давать сбой! Эти, пусть маленькие, добытые самой дорогой ценой победы над многократно превосходящим врагом вернули окруженцам веру в себя и дали надежду, что им удастся не только выжить, но и выстоять. Именно там, в гитлеровских котлах сорок первого, начал коваться тот удивительный сплав победителей, которые в ликующем мае сорок пятого поставили последнюю точку в самой кровопролитной и жестокой войне двадцатого века.
Опытный контрразведчик и тонкий психолог Рязанцев разглядел эти качества победителя в старшем лейтенанте Петре Прядко и окончательно утвердился в том, что перед ним — настоящая оперативная находка и прирожденный разведчик. В мирное время хваткий и пробивной интендант, он не потерялся и не сгорел бесследно в безжалостной топке войны. Петр проявил себя прирожденным командиром, за которым подчиненные готовы были идти в огонь и в воду. Война, этот безжалостный экзаменатор, отмеряла каждому его цену, она сметала шелуху повседневности и обнажала внутренний стержень — характер.
«Чего-чего, а характера, тебе не занимать, на двоих хватит. Не зря поговорили по душам. Не ошибся я в тебе — ты настоящий разведчик, но об этом позже», — решил Рязанцев, с теплотой посмотрел на захмелевшего Петра и спросил: