— Бедняга Хвича, только мать на ноги поднял — и тут такое, — посетовал он.
— Да, не повезло, — посочувствовал Калашвили и, помявшись, сказал: — Гиви, я тоже, наверно, пойду. Спасибо тебе за все. Что с меня?
— О чем ты, Марлен?!
— И все-таки не хочу быть неблагодарным.
— Если только так, — не стал настаивать Коладзе, взял бутылку коньяка, разлил по рюмкам и произнес:
— За знакомство мы уже выпили, за дружбу тоже, я пью за твое блестящее будущее, Марлен!
Кислая улыбка появилась на лице Калашвили, и он уныло произнес:
— Да уж блестящее, дальше некуда. До дембеля умирать на подполковничьей должности.
— Ну, зачем так мрачно, Марлен. Завтра перед тобой могут открыться совершенно другие перспективы, — обнадежил его Коладзе.
— Какие к черту перспективы, когда тебе перевалило за сорок, да еще с моей национальностью!
— Плюнь ты на козлов, что зарубили академию! На ней свет клином не сошелся. У тебя, Марлен, могут открыться совершенно другие перспективы. Но сначала за них выпьем, — продолжал говорить загадками Коладзе.
Они выпили и снова навалились на закуску. Коладзе с явным удовольствием ел сочный шашлык и постреливал глазами в Калашвили. Тот вяло жевал. Загадочные намеки Коладзе заинтриговали его, и, не выдержав, он спросил:
— Гиви, так о каких моих перспективах идет речь?
Коладзе не торопился с ответом; аккуратно промокнув губы салфеткой, выпил минеральной воды и, пристально посмотрев на Калашвили, многозначительно произнес:
— Есть очень прибыльный, но рискованный бизнес.
— Наркота? Это без меня! — сразу отказался Калашвили.
На физиономии Коладзе появилась брезгливая гримаса, и после долгой паузы он не без пафоса объявил:
— Помочь нашей родине — Грузии!
— Грузии? Так ты… — Калашвили осекся.
Профессиональный разведчик — он все понял. За высокими словами Коладзе о родине крылось банальное вербовочное предложение. У Калашвили хмель сняло как рукой. Он нервно сглотнул и внезапно осипшим голосом спросил:
— Ты кто, разведка или контрразведка?
— Молодец, быстро соображаешь, — с ухмылкой ответил Коладзе и продолжил игру: — А как думаешь?
— Перец аджики не слаще.
— Значит, не хочешь помочь родине?
— Меня на такое не купить! На вербовку не пойду! — отрезал Калашвили и, швырнув на стол справку на квартиру Гобелидзе, подхватился с места.
— Сядь! Я не все сказал! — рыкнул Коладзе и окатил его леденящим взглядом.
Калашвили поежился. От вальяжной позы и мажора в голосе Коладзе не осталось и следа.
— Говоришь, вербовка? — процедил он и сорвался на крик: — А ты сколько наших завербовал?! Сколько?
— Я всего лишь выполнял свою работу, и не больше, — пытался оправдаться Калашвили.