Если я засыпала, он обрушивался на меня градом упреков, что я не ценю вдохновение поэта, что он переживает Болдинскую осень, что ему надо же на ком-нибудь проверять стихи. И я опять силилась не спать. Иногда я очень жалела себя, и разные литературные аналогии рождались в моем мозгу, но одна была неизменной — чаще всего мне казалось, что я та чеховская девочка, которой хозяйский ребенок не дает спать по ночам. О развитии этого образа я не думала[484].
III
Я вспоминаю работу поэта. Меня тоже всегда поражало в нем злые глаза, сжатые в злобе челюсти, узкие прищуренные глаза, непрерывная ходьба по комнате, напоминавшая движение тигра в клетке, движение правой руки, в ритм шагов как бы рубящей воздух, и то же ощущение неимоверно тяжелого труда при создании легких, как бы льющихся самих собой стихов.
Подготовка текста И. Басовой,
комментарии Н. Прозоровой
«Но о сохранении рукописей после меня пора подумать…»
Переписка Л. Г. Басовой с М. П. Берновичем
Ключевая тема переписки Людмилы Григорьевны Басовой[485], второй жены Бориса Корнилова, с ленинградским исследователем и поэтом Михаилом Петровичем Берновичем — сохранение и публикация творческого наследия Бориса Петровича.
После выхода в 1957 году первого посмертного издания стихотворений и поэм Корнилова, подготовленного Берновичем и О. Ф. Берггольц[486], Михаил Петрович продолжал выявление текстов поэта, опубликованных в периодической печати. Он обращался к друзьям Корнилова, а также вел разыскания его творческих материалов среди родных поэту людей.
Весной 1959 года исследователь написал письмо Л. Г. Басовой, в котором обсуждал вопрос о возможной публикации неизвестных корниловских стихотворений из ее архива, а также обратился с предложением о передаче (продаже) имеющихся у нее рукописей в Пушкинский Дом. Тяжелобольная Людмила Григорьевна, проживавшая в то время в Крыму, сочувственно отнеслась к его предложению. «О продаже их (рукописей. — Н. П.) я, признаться, не думала, — писала она Берновичу. — Сохранила я их в очень тяжелых условиях эвакуации. И мне они очень дороги. <…> Но о сохранении рукописей после меня пора подумать, в этом плане Ваше предложение вполне своевременно».
Несмотря на годы террора и эвакуацию, Людмиле Григорьевне удалось сберечь две тетради («оранжевую» и «коричневую») с автографами стихотворений Корнилова и рукопись неоконченной поэмы «Люся». Дальнейшая переписка с Берновичем продолжалась на одной волне: оба корреспондента были обеспокоены тем, чтобы рукописи поэта «попали в чистые руки». Доброжелательный тон писем Людмилы Григорьевны дает основание предполагать, что она считала Берновича единственным исследователем, которому могла доверить публикацию неизвестных текстов из своего архива.