Олесь читал стихи, написанные по-украински. У нас не было переводчика, да нам и не хотелось переводить их на русский — до того задушевны и понятны были они в подлиннике. Но мы не знали, что с ними делать. Наша типография не располагала украинскими шрифтами.
И все-таки выход был найден. Помогла солдатская сметка.
— А что, ежели перевернуть вверх ногами восклицательный знак? — вдруг предложил сержант Макогон.
— У-р-ра, Макогонище! — заорал Дубицкий. — Ты гений!
И тут все вдруг вспомнили, что не хватает в сущности одной только буквы «i» и что стоит перевернуть восклицательный знак, как эта проблема будет расчудеснейшим образом решена: мы получим самую что ни на есть настоящую «i». Наутро газета вышла со стихами Олеся. Вот как это выглядело:
Темнiют доты
Чужi навпроты —
Нiчого бiльш нэма.
А там дэсь, дома,
Вэсна знайома
Зэлэнi руки пiдiйма.
До самого конца войны почти в каждом номере дивизионки печатались стихи Олеся Гончара. Потом он демобилизовался, уехал на родину. Более года мы ничего не слыхали о своем дивизионном соловейке, все ждали, что его имя промелькнет в ряду имен лучших украинских поэтов. Но мы ошиблись. Олесь перестал писать стихи. Вскоре к нам в дивизию прислали книгу. Называлась она «Альпы». И эта книга была про нас, про наш путь. Растроганный полковник Денисов написал ее автору письмо, которое заканчивалось словами:
«Узнаю почерк славного гвардейца. Олесь, родной, дуй, брат, до горы!»
У наборщика Миши Михайлова была одна слабость: Миша очень любил гусей. Откуда пришла к нему эта странная любовь, никто не знал. У самого Михайлова выяснить что-либо не удалось.
— Гусь — умнейшая птица! — убеждал он Макогона. — Слыхал, может, как гуси спасли Рим? То-то… Гусь, он все может. Вот раздобудь мне где-нибудь — я из него наборщика сделаю. Не веришь?
— Жаркое сделаешь, — ухмылялся Макогон.
— Ты обо всем с позиции своего брюха рассуждаешь, — обиделся Миша. — Материалист!
— Ну ладно, ладно. Так и быть: достану я тебе гусака.
Вскоре и вправду в нашем хозяйстве объявился молодой гусак. Не знаю уж, на законном ли основании он объявился или захвачен был «в плен» где-нибудь за селом, но только быстро прижился в редакции и теперь расхаживал возле реалов с наборными кассами, важный и деловитый. Он и впрямь внимательно наблюдал за работой Михайлова и Макогона, вытягивая длинную свою шею, стараясь достать до ячейки и вытащить из нее буковку. И когда ему не удавалось, страшно сердился, шипел по-змеиному и издавал угрожающие клики.
Мало-помалу Миша стал приобщать пернатого подмастерья к своему ремеслу.