Иногда даже Евдокия с удивлением смотрела на Свирида Яковлевича, считая, что не так он сказал о Тимофее.
Тогда Мирошниченко густым, обветренным голосом сразу же обрезал:
— Чего ты так смотришь на меня? Тимофея я знал лучше тебя. Мы с ним еще с детства, когда ты в куклы играла, на Колчака жилы обрывали. Вместе в германскую воевали, и в революцию вместе плечом к плечу стояли. А в тяжелый час, когда смерть за тобой, как тень, ходит, человек лучше всего познается. Мало еще ты узнала своего Тимофея. Хрусталь он! Чистый! Таким и Дмитрия хочу видеть…
Возвращаясь из сахароварни, Дмитрий в дороге обломался. Кисло веяло смерзшимся желтоватым жомом, тоскливо шипела под полозьями саней непроторенная бледно-синяя дорога, поскрипывали над дорогами деревья, обвешанные белыми платками с длинными кистями.
Распластав крылья, на черешневую ветку опустился ворон, и посыпалась с дерева дорогая одежда, развеваясь дымчатой пылью.
— Кар! — победно заскрипела птица и вытянула поседевшую шею.
Неспешно, приноравливаясь к походке коня, Дмитрий шел возле саней, временами по колени увязая в снегу.
На западе исподволь угасал светлый, потерянный солнцем пояс. В дали желтыми огоньками замелькало село, забрехали собаки, приятно повеяло горьковатым дымом. Варежкой стер изморозь с воротника сермяги, и в это время навстречу ему вылетели затененные по груди кудрявыми клубками снеговой пыли сильные кони, быстро неся крылатые саночки.
Хваткая рука возницы легко повернула с дороги и вдруг на всем ходу вздыбила, остановила вороных.
— Здоров, Дмитрий, — придерживаясь за плечо Карпа, встал старый Варчук, накрытый до надбровья островерхим капюшоном.
По искривленным дрожащим губам Сафрона ощутил недобрую для себя весть.
— Добрый вечер, — потянул к себе гнедого.
— Так вот что, Дмитрий, — повышая голос, мелко затряс варежкой. — Заруби себе на носу: ты никогда Марты не возьмешь, никогда.
— Почему? — злой улыбкой смерил оскаленное полное лицо Карпа.
— Как это почему? — вскипел Сафрон. — Богатством, мошной не дорос! Марту за Лифера отдаю! Чтобы твоего духу возле моего дома не было.
— Овва, какие вы грозные!
— Увижу — прибью! Святое мое слово — прибью.
— Хвалилась овца, что у нее хвост, как у жеребца.
— Ах ты ж… — выскочил из саней и рванул арапник из руки Карпа.
— Дядя Сафрон, отойдите от греха! — насупился.
— Я тебя отойду, что до вечера отойдешь, — через саны хлестнул арапником. Черные глаза закруглились, как у птицы. — Я тебя отойду, чертов нищеброд! Нищеброды чертовы!
— Вье-о! — спокойно крикнул Дмитрий на коня, красноречиво опершись обеими руками на рожон.