Говоря об этой книге, князь увлекся и даже не заметил, что его слушают с насмешкой.
— М-да! вообще и в частности… ерунда порядочная, — заметил худосочный.
— Нет, почему же? — мягко возразил князь. — Ведь вы не станете же, однако, отрицать, что кругом нас творится множество таинственного и необъяснимого. Вот хотя бы сны… Что такое сон? Какова его природа? Шпенглер называет сон родным братом смерти. А сама смерть?.. Ила хотя бы явления телепатии, никем теперь уже не отрицаемые, гипноз… Нет, что там ни говорите, господа, а рационализм бессилен объяснить все это. Он потерпел полный крах.
Спорить с князем о крахе рационализма охотников не нашлось. Да и надоел он им всем порядочно. Только пулеметчик поддержал «ученый» разговор, сказав, что в прошлом году зашел было в библиотеку, но что книги там все старые и неинтересные.
— А что это, кажется, про библиотекареву дочку так много разговора было? — спросил кто-то.
— О, тоже пикантная история! — вскричал худосочный.
— Вранье, — вяло заметил пулеметчик.
— Ничего не вранье.
— Что такое? — поинтересовался князь.
— А, и вы до пикантных историй охотник!
Князь начал отнекиваться: он спросил, собственно, потому, что знает этого библиотекаря.
— Как не так! Небось, глаза разгорелись, — подшучивал худосочный. — Извольте, расскажу. Дело было так. Послал, понимаете, этот библиотекарь, с великого ума, свою дочку в Париж учиться. Ну, хорошенькой девочке в Париже спуску не дадут. Да у ней и у самой, видно, не учение на уме было. Папаша узнал, — туда. Прикатил, глядь, — а дочка при смерти. Какой то доктор, приятель ее, операцию ей сделал, будто бы эстетическую. Ну, и угробил. А кто говорит, что она сама, от любви к доктору, отравилась, и будто вовсе не эстетическую операцию, а аборт ей сделали.
— Ничего подобного, — перебил пулеметчик. — Омолаживал он ее, говорят, какими-то собственного изготовления вытяжками.
— Погоди!.. Верно, верно! — как бы даже обрадовался поправке «худосочный». — Я тоже про эти вытяжки слышал. Он, кажется, целую диссертацию о них написал. Словом, шарлатан невообразимый.
В течение этого разговора князь чувствовал большую неловкость. Библиотекаря он знал, часто с ним беседовал, имел даже основание особенно им интересоваться. То, что он, хотя и невольно, услыхал семейную тайну этого человека, его в высшей степени взволновало.
— Теперь это забылось, — окончив рассказ, заметил «худосочный». — Теперь главный разговор о вас, князь.
Князь смутился.
— Обо мне? — пробормотал он. — Что же они могут говорить обо мне?
— Да мало ли что? Что вы миллионер. Что у вас золотые прииски в Калифорнии.