– Вот бесстыдница!
– Да не говорите, матушка. И возбудила меня по полной. Стоит так, что хоть сумку вешай, аж зудит между ног, – и он почувствовал, что начинает возбуждаться от этих воспоминаний.
– О боже! – вновь перекрестилась монахиня, но возникло ощущение, что и у нее изменился голос, живой же она человек, такое слушать, хоть и затворница.
– И что прикажете делать? Хватаю я жену, и в кусты. Она аж растерялась, бедная, от такой моей прыти. Прижал ее к дереву, наклонил чуть и давай жарить сзади. Только писк стоит, – нужны такие подробности-то, матушка? – спохватился он, поняв, что увлекся.
– Чем подробней вспомнишь, тем лучше, главное – раскаивайся, – и, дотянувшись до графина, монахиня налила себе холодной воды.
– А я и раскаиваюсь, – вытер он испарину со лба. Нелегко ему давалась эта исповедь. – Ну вот. Чувствую, кусты, вроде, рядом шевельнулись, да ладно, ветер, думаю. Еще пониже жену наклонил, и ну любить ее дальше. Кончил, правда, быстро, так возбудился. Возвращаемся опять к костру, а подруга эта подмигивает, хохочет вновь, чувствую, подглядывала, зараза такая.
– Совсем обнаглела!
– Да не говорите! Ни стыда, ни совести. А гулянка между тем продолжается, и атмосфера все привольней. Многие уже и у костра голыми сидят, сиськи, по крайней мере, не скрывают. Подруга эта в том числе. А грудь у нее, я вам скажу, что надо. Да и попа тоже, впрочем; мы как купаться вновь пошли, я ее получше разглядел (специально булками своими перед носом моим крутила).
– Ну что ты будешь делать! – теперь уже голос монахини явно подсел, видно, взволновала ее эта история.
– И я о том же, – и он почувствовал, что штаны становятся ему тесными. – И у меня, само собой, опять встал. Как у подростка прямо, сам себе удивлялся. А жена уже, как назло, совсем пьяная. Какой там секс, развезло ее, на руках из воды тащу, а член стоит. Подруга смотрит на эту картину, хохочет опять, весело ей, видите ли, и воздушный поцелуй мне шлет.
– Шельма!
– Ага. Есть у вас вода, матушка? – выглянул он из-за перегородки.
– Есть, – вид у монахини был уже слегка обалдевший, и ему показалось, что она отдернула от промежности руку, а ряса у нее немного задрана. Видно, нелегко порядочной женщине было выслушивать такое. – Присядь, сейчас принесу, – встала она со скамьи. – И себе заодно подолью.
Он опустился на ее скамью, только теперь почувствовав, что устал стоять за перегородкой. Член у него вовсю стоял от всех этих воспоминаний, а голова немного кружилась, и он невольно проводил глазами зад монашки. Выглядел тот, между прочим, вполне аппетитно, несмотря на нелепую рясу.