Но силы жизни побеждали, и на степном просторе опять звучали песни, проносились всадники на быстроногих скакунах, вечерами у костров молодежь танцевала ёхор.
Первые дни Дамба не думал ни о себе, ни о своей семье, лежал у открытых дверей юрты, смотрел в степь, вдыхал чистый воздух и лениво курил трубку. Но постепенно в его спокойные и прозрачные думы мутными ручейками просочились мысли о Еши и Цыдыпе, о пропаже лошадей. Лицо Дамбы стало озабоченным, хмурым. Он не выходил днем из юрты, жене и ребятам наказал нигде не говорить о том, что он приехал из города. Несмотря на это, скоро все узнали: Дамба вернулся, потерял Дамба лошадей. Еши прислал за ним Цыдыпа.
— Ты чего здесь отсиживаешься?
— Хвораю.
— Ха! Он хворает… — усмехнулся Цыдып. — А ну, живо к абагаю… Собирайся!
Дамба сидел на кошме, поджав под себя босые ноги.
— Никуда не пойду.
— Как это?! — изумился Цыдып. — Как не пойдешь, когда тебя Еши зовет?
— Не пойду, и все!
— Вставай! — крикнул Цыдып. — Расселся, как старый тайша. Вставай, а то я с тобой по-другому стану говорить, худо тогда будет.
— Ты пугать меня вздумал? Пугать? — не спуская глаз с Цыдыпа, Дамба стал шарить рукой возле себя. Под руку попался туесок с простоквашей. Дамба размахнулся и швырнул его в Цыдыпа. Простокваша залила ему голову, халат. Цыдып скверно выругался и выбежал из юрты.
Жена Дамбы заплакала, запричитала. Дамба посмотрел на нее, равнодушно пошевелил губами и отвернулся, ничего не сказав. Он знал, что Цыдып и Еши не простят ему, постараются отомстить. А защиты попросить не у кого. Остался один на один со своими врагами, запутался, как муха в паутине.
Еши не давал о себе знать. И вдруг рано утром в юрту к Дамбе заявился сам Доржитаров, чистенький, пахнущий духами, улыбающийся. Он сел на кошму, окликнул ребятишек и, точно зерно курам, рассыпал перед ними на землю конфеты в цветных бумажках. Дети, отталкивая друг друга, бросились их подбирать. Старшие братья опередили маленького Насыка. Пока он ползал на четвереньках, пытаясь схватить конфетку, братья уже все собрали. Насык отвесил нижнюю губу и пронзительно заревел. Доржитаров взял его на руки, вынул из кармана горсть конфет.
— На, ешь. У тебя теперь больше всех… Вот для кого мы мучаемся, дорогой Дамба, — сказал он. — Мы, люди взрослые, могли бы и так прожить. Но детям обязаны оставить в наследство более счастливую жизнь. А ты как думаешь?
Дамба думал о другом. Зачем пришел Доржитаров? Что он может потребовать? Не для того же явился, чтобы угостить детишек конфетами! Нет, он зря ничего не делает. И это не Цыдып, в него туесок с простоквашей не запустишь.