Теперь он редко и уж без прежней горечи вспоминал своего непутевого сына, сам работал с остервенением и от других требовал того же. К Ваське стал относиться ласковее, и если бранил когда, то грубовато-дружески, как младшего товарища. И все чаще с сожалением говорил:
— Эх, Васька, и почему ты не мой сын?
Впервые за многие годы к пасхе он купил Баргуту сапоги из толстой кожи, с железными подковками, суконные штаны и белую чесучевую рубашку. Принес в зимовье, заставил тут же переодеться и, с усмешкой оглядев со всех сторон, сказал:
— А ты бравый парень, Васька! Девки за тобой табуном бегать будут. Чудно как-то, крови у тебя басурманской, наверно, немало, а приглядишься — парень что надо.
Васька был рад новой одежде, но Савостьяну и вида не показал. Снял с себя все, облачился в старое.
— Не хочешь носить? — спросил Савостьян.
— Идти мне некуда. Я лучше съезжу в лес за дровами.
— Дурак! Кто в праздники работает? Иди походи по улицам. Девки и ребята на качелях качаются. Можешь и погулять немного. На вот тебе червонец.
Но Баргут заседлал жеребчика и поехал в степь. Там стреножил его, поднялся на высокий холм, расстелил на траве зипун и лег. Вдали паслись бурятские табуны, спускались к реке отары овец. На сопке неподвижно, четко вырисовываясь на фоне неба, стоял всадник в остроконечной шапке.
Прищурив черные глаза, Васька всматривался в табуны лошадей и задумчиво грыз сухой стебелек горькой полыни. Буряты, отлупившие его, все еще не наказаны. Все еще нет… И с Павлом Сидоровичем неладно получилось. Опять повторять то же самое что-то не тянет. Не железная хватка рук старого учителя пугает. Есть в нем еще какая-то сила. Другой бы сразу поволок Ваську в тюрьму либо забил на месте до смерти. А он, видишь, отпустил и никому и словом не обмолвился. Не испугался, стало быть. На улице встретит — здоровается, разговор завести норовит. Может, набрехал все Савостьян, за добро свое испугался и науськал его на учителя. Это он мог сделать, рябой дьявол. Корысть у него на первом месте. С учителем — ладно, развиднеется еще. А вот бурятам спуску давать нельзя. Заробили — получайте…
В тот день Баргут обдумал до тонкости план своей мести. И как только перебрался на заимку, не мешкая, приступил к делу. Ночью выезжал в степь. Бурятские табуны не охраняются. Верховые лошади нередко паслись стреноженными, поймать и увести их не составляло большого труда.
Украденных лошадей Баргут на день закрывал в сарай заимки, а вечером уводил в другой край степи и отпускал в чужие табуны. Он знал, что это вызовет среди улусников споры и даже драки. Вот и пусть лупцуют друг друга.