— Жарь отсюда! — со злостью сказал ему.
— Твое дело совсем мало! — заносчиво отвечал бурят, привязывая лошадь к забору. — Давай хозяин!
Савостьян вышел из дому, поздоровался с бурятом, что-то тихо сказал ему.
Васька решил, что хозяин не знает, что это за парень, подозвал Савостьяна, угрюмо повел глазами в сторону бурята:
— Он бил… Самый зловредный.
— Нашел о чем вспоминать! На битом месте, Васюха, мясо лучше нарастает. Дай его коню овса.
Он и гость, Ваське ненавистный, ушли в дом. Васька не встал с потника, не принес овса лошади.
Из воробьиного гнезда вывалился птенец. Трепыхая короткими крыльями, упал на землю, забился в пыли, пытаясь взлететь. Из-под ворот завозни вылез кот, сыто потянулся и замер, увидев воробышка, шевельнул усами, приподнял переднюю лапку, будто хотел сказать: «Тише!»
Обламывая ногти, Васька торопливо выколупал из земли кусок кирпича, прицелился коту в голову.
— Не смей! Не смей бить животину! — закричала в окно Савостьяниха.
Васька кинул обломок. Кот заорал и скрылся в завозне.
— Ой, девоньки, совсем сбесился! Своих заведи, потом бей, харя твоя некрещеная!
— Ты сама харя!
От такой дерзости у Савостьянихи на целую минуту язык отнялся. А Баргут поднял птенца, унес в зимовье, посадил в шапку и принялся кормить творогом.
9
В стороне заката еще теплилась заря, а на востоке небо обуглилось, и там уже заискрились первые звезды. Неслышная днем, хлюпалась на перекатах Сахаринка. За гумнами голосисто славили вечер лягушки, и где-то там же надтреснуто взбрякивал и надолго умолкал колокольчик. Дверь избы Павла Сидоровича была распахнута настежь и подперта поленом. Со двора на неяркий свет лампы летела мошка, ночные бабочки и крутились под потолком. Нина сидела на пороге. Прохлада ночи приникала к ее спине. За столом, у остывшего самовара негромко разговаривали Клим и Павел Сидорович.
— Не шибко ли много требует с нас город? — с сомнением в голосе сказал Клим. — Это масло… Опять ходить по амбарам?
— Требуют, Клим, не больше того, что нужно. Под ружье, возможно, придется поставить тысячи человек. Кто их накормит, если не деревня? Провалим это дело, подрубим нашу власть под самый корень.
— Да это мне понятно, Павел Сидорович. Печаль давит: не собрать. С хлебом проще было. Открывай амбар и засыпай мешки. Масло у наших нет привычки копить…
— Тут придется по-другому. Разверстаем на те хозяйства, в которых больше двух дойных коров, скажем, по пять-шесть фунтов на корову, и пусть сдают. По правде говоря, ходить по амбарам — не дело. Это не от силы, от слабости…
— Ты навроде бы наших мужиков не знаешь. Как пронюхают про масло, расховают скотишко по дальним заимкам, по глухим урочищам, у всех останется аккуратно две коровы.