Горела кооперативная лавка и пристроенный к ней склад. Длинные красные языки плясали на крыше. Пожар уже тушили. Люди стояли цепочкой, подавая друг другу ведра с водой. Работали ожесточенно, молча. Вода сбивала пламя, поднимался пар, дым, слышалось шипение, но огонь, чуть осев, тут же вспыхивал с новой силой.
— Пропал купиратив! — тоскливо сказал кто-то и точно перервал последнюю ниточку надежды… Ведра полетели на землю.
Подул ветерок. Огонь сразу же загудел с удвоенной силой, взметнулся вверх, вздымая тучи горячих брызг. Пожар грозил перекинуться на соседние дома. Мужики снова начали передавать ведра с водой по цепочке, обливать крыши соседних домов и сараев.
Кооператив догорал, когда кто-то закричал:
— Горит на Нижней улице!
Все обернулись туда и увидели зарево, осветившее небо. Федька старался определить, у кого горит. Кажется, у Захара…
Но он не угадал. Горел дом Клима Перепелки. Сам Клим уже бегал вокруг своей избы, колотил ломом в окна. К дверям нельзя было подступиться. Крыльцо завалилось, закрыло вход в дом….
Одежда на плечах Клима начала тлеть. Он бросил лом, кто-то сунул ему телогрейку. Клим намотал ее на голову. На него вылили два ведра воды. Мужики принесли бревно, раскачали и ударили им в ставень. С третьего удара ставень вылетел. Клима подняли на руках, поставили на подоконник. Навстречу ему из избы вырвался сноп пламени. Клим исчез в огне и дыму. Но вот он показался на подоконнике с дочкой на руках.
В это время за спиной у него ухнуло, высоко взлетел столб искр и горячих углей: обвалились крыша и потолок. Клим вместе с ребенком упал с подоконника на землю. Федька и какие-то мужики оттащили его от огня, сняли с головы дымящуюся телогрейку. Девочку взял на руки Захар и передал своей жене. Клим быстро очнулся, и нечеловеческий крик вырвался из его горла, заставив содрогнуться людей. Клим рвал на себе волосы, царапал землю руками, скрежетал зубами и ревел, будто его раздирали на части. Никто не осмеливался подойти к нему, успокоить.
Захар теребил опаленную бороду, невидящими глазами смотрел перед собой. Он догадывался, кто поджег Клима, лавку, и не мог простить себе, что не сказал учителю или Климу, как его пытался затянуть в свою шайку Федотов приказчик.
Мужики, взлохмаченные, черные от сажи, сверкая белками глаз, в суровом молчании толпились вокруг неистового пламени, пожиравшего тех, кто остался в избе. Бабы плакали, уткнув лица в передники. По всей деревне выли собаки.
* * *
Рано утром из волости прискакали верховые. Снова ударил колокол. Опережая его звон, по селу пролетела пугающая весть: «Мобилизация!» И тревожный звон колокола слился с плачем женщин.