Пробил судовой колокол. Работа сразу прекратилась. Артем с пустым мешком на плече сбежал по трапу на берег.
— Артемка! — окликнул красногвардеец Яшка. — Иди купаться.
— Что ты, Яша! — Артем зябко повел плечами. — Холодно и волна большая, а я плаваю как топор.
— Иди, иди, плавать научу, — смеялся Яшка, раздеваясь.
Он был невысокого роста, смугл. Его мускулистое тело отливало темной бронзой. Осторожно ступая босыми ногами по мокрой гальке, Яшка подошел к воде, подождал, когда она покатится от берега, бросился вслед за нею. С минуту он держался на хребте вала, потом исчез за белой пеной, вынырнул и поплыл, взлетая на волнах, как на качелях.
Артем тоже разделся, смыл с себя угольную пыль, лег на траву.
За лесочком басовито прогудел паровоз, послышалось громкое пыхтение, частый стук колес. Паровоз затормозил против «Ангары», остановился, лязгая буферами. Из товарных вагонов высыпали солдаты Березовского гарнизона, мобилизованные, интернационалисты. Со всех сторон к ним потянулись красногвардейцы. Артем поднялся и тоже пошел к поезду. Толкаясь в толпе новоприбывших, он разыскивал земляков, но их, кажется, не было. У последних вагонов играла гармошка. Молодой неокрепший басок плавно выводил слова песни:
— А, Ванюшка, мой батюшка,
куда тебя снаряжают?
— А, маменька, в солдаты,
сударыня, в солдаты…
И певца и гармониста окружили солдаты. Артем, протискавшись, узнал в гармонисте Карпушку Ласточкина, окликнул его. Карпуша передал гармонь товарищу, и они спустились с насыпи в лесок, сели на валежину.
— Куда едете? На фронт? — спросил Артем.
— На фронт… — вздохнул Карпушка. — Страда на носу, а тут… Ты чем занимаешься?
— Моряком заделался, — усмехнулся Артем.
— Наших парней, мужиков, которые помоложе, всех забрали. Черт те что деется… Клима пожгли у нас, лавку купиративную. — Карпушка, рассказывая о деревенских новостях, хмурился, ломал в пальцах сухую ветку, и она щелкала, как выстрелы из нагана.
— Павел Сидорович как? Дочка его при нем?
— Он на месте, а дочка с нами в город приехала… Артем, ты к начальству приближен был, грамотен, скажи мне: выдюжим или сломят нас? Силища, есть слух, агромадная прет.
Зазвонил судовой колокол. Артем поднялся, протянул Карпушке руку. Тот смотрел ему в глаза с такой надеждой, будто от Артема зависело, устоят или падут Советы. Но Артем и сам все чаще, все тревожнее думал о том же самом, что и Карпушка и думы его не были радостными. Красные сдают город за городом, отступают и отступают, конца этому не видится, однако должен же быть конец. Какой?
— Чего молчишь-то?