— Нет. Все это произошло потому, что ты долбаный психопат, убийца и неблагодарная тварь, — без эмоций произнесла я, не желая смотреть на Аримана.
Взревев, он опять навис надо мной.
— Заткнись! Не смей говорить так со мной! Ты теперь моя вещь, моя рабыня и должна говорить, только когда я позволю и то, что хочу услышать! — его лицо было жутким, и в глазах сейчас ни проблеска прежнего Аримана, только сплошной мрак безумия.
— Пошёл ты!
И тогда он стал бить меня, нанося удары с такой сокрушительной силой, что я поняла — каждый следующий может стать последним для меня. Ариман сыпал самыми грязными ругательствами, продолжая избивать меня. Я услышала, как хрустнули мои ребра, и сознание милосердно покинуло меня. Очнулась я от того, что меня умывали. Ариман что-то тихо успокаивающе шептал, держа меня у раковины и смывая кровь с лица.
— Прости меня, Доминика. Я не хотел, — я услышала, как он всхлипнул. — Ты опять сама вынуждаешь меня так поступать с тобой. Я же люблю тебя. Тебя одну на всем свете, и пойду на все ради того, чтобы ты была моей. Чтобы мне принадлежало не только твоё тело, но и душа, каждая твоя мысль и взгляд. И если для этого нужно причинять тебе боль, то это только твоя вина!
Его голос звучал растеряно и даже жалко, подчеркивая его полнейшее безумие. Он касался меня очень бережно, словно был сейчас совсем не тем же человеком, что только что с яростью калечил моё тело. Ариман вернул меня на матрас и снова, раздвинув мне ноги, толкнулся внутрь.
В моей камере не было окна, и я не знаю сколько часов все продолжалось. Ариман то жалел меня, лаская и поливая слезами воспаленную кожу, и говорил как любит, выцеловывая расцветающие на моем теле следы от его кулаков, шептал, как безумно желает и сходит с ума. То опять приходил в ярость, не видя от меня отклика, и опять осыпал ударами. Он обладал моим уже безвольным телом раз за разом, вначале стараясь быть даже нежным, но потом опять срываясь на звериную жестокость, вдалбливаясь с остервенением и рыча мне в лицо оскорбления за то, что он не единственный, кто обладал мною.
Это длилось целую вечность. И закончилось в один миг. Открыв глаза, я просто увидела, что Ариман одевается. И поняла — хотя бы прямо сейчас все закончилось.
— Ты будет находиться здесь пока не смиришься с тем, что теперь принадлежишь мне одному. У тебя больше нет ничего своего, кроме того, что я пожелаю тебе дать. Ты не будешь видеть никого, кроме меня. Ты теперь моя вещь. Моя личная домашняя зверушка. И я буду относиться к тебе так, как захочу. Могу баловать и ласкать, а могу пинать, когда мне вздумается. Могу тр*хать как и когда только захочу. Даже это тело теперь не твоё. Оно моё, и я могу делать с ним все, что пожелаю. А хочу я много, Доминика. Потому что ты должна рассчитаться со мной за каждый чертов раз, когда я хотел тебя, но не мог получить.