— Нет. Попробуешь появиться еще раз — сдохнешь! Пошёл на хрен! Вот теперь окончательный.
Вожак Волков сделал пару шагов назад, не поворачиваясь к Римману спиной.
— А теперь слушайте меня все! — громко сказал он выпрямившись. — Любой, кто доставит мне эту девку, получит двести пятьдесят тысяч баксов. Время не ограничено! И девка должна быть жива!
Со всех сторон на Волков обрушились рычание и проклятия.
— Пошли отсюда, шавки! — кричали перевертыши Риммана. — Мы не такие твари, чтобы продавать своих! Убирайтесь в свою конуру, пока на части не порвали!
Волки попятились к выходу, злобно огрызаясь, и только вожак сохранял подобие самоуверенности на своем угловатом лице.
— Все меня слышали! — рявкнул он напоследок. — Она вам никто! Мы все равно достанем вас поодиночке и девку заберем рано или поздно! Так что спешите поймать за хвост свой шанс!
— Пошел отсюда, паршивая дворняга! — взревел Римман.
— Может, я и дворняга, Римман, но ты будешь совсем уж слабоумным, если решишь, что она видит в тебе больше, чем то, кем ты являешься по факту своего рождения. Для неё ты такая же приблудная дворня!
Я чувствовала, что тело Риммана стало обжигающим от переполнившего его гнева. И в этот момент он потерял контроль над моей кошкой! Взревев, она вырвалась на поверхность моего сознания, и я рванулась из рук Риммана на Вожака, обращаясь прямо в прыжке. Никогда в жизни со мной не происходило ничего подобного. Все смешалось для меня вокруг в цветную движущуюся массу, и реальным остался только узкий коридор от меня к Вожаку, по которому я неслась, захлебываясь от жажды убийства.
Я уже протянула к его горлу когти, и тут огромное тело сбило меня в полёте и прижало к полу. Я дергалась и выворачивалась, пытаясь достать удерживающую меня тушу. Но мощь придавившего меня самца была просто несокрушимой. С грубым рыком он властно впился в мой затылок зубами, вынуждая подчиниться.
Еще пару минут я пыталась бороться, но потом сдалась, обезоруженная волнами дикой силы, исходящими от этого самца. Моя кошка покорилась и стала отступать вглубь. И едва она стала возвращать контроль человеческой половине, на меня лавиной обрушилась такая разрывающая на части боль, что я отчаянно завопила, извиваясь на полу. Боль физическая рвала каждую мою кость и мышцу. Но она была ничем по сравнению с той болью, что прорвалась наружу изнутри. Мой мозг просто сгорал, а сердце, вырвавшись из груди, истекало кровью на грязном полу того бара. Все, что я осознавала, это что мне больно, больно, больно и никогда уже не станет хоть немного легче, потому что нельзя уже ничего поправить. Я билась и выла, не видя ничего вокруг.