Он обхватил моё лицо и поднял навстречу своему испытующему взгляду.
Я проглотила свои чувства и сомнения и улыбнулась.
— Могу теперь я вымыть тебя? — спросила и тут же увидела, как резко расширились его зрачки, и Римман резко втянул воздух.
— Ники, ты с огнем играешь! Если коснешься меня, мы покинем эту кабинку, только когда жабры отрастут.
Из комнаты раз за разом упорно звучала мелодия телефона.
— Достали! — рыкнул Римман и, резко открыв дверцу, выскочил из кабинки.
И тут во мне словно щелчком включили извечный инстинкт хищника — преследование.
— Ты сбегаешь от меня! — сказала я раньше, чем поняла, что делаю.
Римман как на стену налетел и медленно повернулся, приподняв удивленно бровь.
— Что ты сказала, моя принцесса? — его глаза сузились, так, словно желали прожечь во мне дыру.
Я нервно сглотнула, но отступать, похоже, было поздно.
— Я сказала, что ты сбегаешь от меня, — не слишком уверенно повторила я и тут же оказалась прижата к кафельной стене, и от неожиданности жалобный вздох вырвался из моей груди.
— Глупая моя Ники! — прошептал Римман, прикусывая мои губы и обхватывая ягодицы, резко приподнимая. — Я не сбегаю, а даю тебе передышку. Но раз тебе она не нужна…
И он оказался во мне мгновенно, заставляя закричать от этого дерзкого вторжения.
Следующие трое суток мы просто не отрывались друг от друга. На все телефонные звонки Римман отвечал рычанием и просто отшивал всех, предлагая как угодно выкручиваться без его.
Даже за продуктами он посылал своих парней, и я видела, с какими удивленными и недоумевающими лицами они выходят из дома, поглядывая на список продуктов.
Римман прикасался ко мне все время. Готовили мы еду, или смотрели телевизор, или спали — не важно. Постоянно он дотрагивался до меня хотя бы кончиками пальцев, так, словно все никак не мог насытить давнюю и мучительную жажду контакта. Я и сама не могла от него оторваться, отодвинув все свои мучительные сомнения, бросилась в него как в омут с головой.
Римман требовал моего внимания каждую минуту, и любое наше занятие заканчивалось сексом, в каком бы месте дома мы ни были. Я бы могла сказать, что Римман ненасытен, но во мне самой проснулось незнакомое мне алчное до наслаждений существо, и оно требовало этого мужчину себе ничуть не реже, чем он меня.
Но одно оставалось неизменным. Мы не говорили о чувствах и о будущем. Вообще-то мы почти совсем не говорили. Если я и делала робкую попытку заговорить, Римман тут же затыкал мне рот поцелуями. Такое впечатление, что разговора о том, что нас ждет впереди, он боялся и желал избегнуть любой ценой. И это с каждым часом придавало нашим поцелуям все больше привкуса горечи. Я старалась оттолкнуть от себя предчувствие разочарования и боли, но они подкрадывались все ближе.