— Ааааах, — шумно выдохнул, приземлившись на ноги, Ерепень.
— Ааааах, — бурно вторила ему со своих трибун толпа.
Долго падал мертвый уже Плинтус, и не упал еще, а уже повскакивали со всех мест людишки Шалыми нанятые, в зрителей переодетые и средь Спортивных затесавшиеся, затаившиеся покамест до времени, достали из под сидений своих мотки веревок канатных, размотали, а на конце каждой шар каменный гладкий крепится, размером с грейпфрут, и давай этими веревками крутить-вертеть, засвистели шары, пошли грецкие орехи колоть, много Спортивных полегло в тот день, на горесть бабам ихним, и на радость Шалым, вновь обретшим прежний покой.
После случая с Морожеными слава Чпока разрослась, зашумела по району. Сам он себя произвел в Шалые. Другие Шалые тому не перечили, уважали.
После победы над Спортивными время настало спокойное, легкое, пришла пора сход проводить, давно уж не собирались, не калякали. Пригласили и Чпока на сход.
Перед сходом Чпок пересчитал накопленных за последнее время Лысых. Насчитал девяносто. «Как раз», — подумал Чпок, вызвал Любку, Надьку и Верку и запихал им по тридцать в пезды. Отправил их в Польшу за цепурой себе самому. Пришел, наконец, и его черед, не все Гонцов за чужой голдой гонять.
Сход назначили на трассе, в «Кабанчике». Чпок явился с новенькой, радостно блестевшей, не потемневшей еще от времени цепурой. Были здесь и Сухостой, и Коля Маленький, и много новых незнакомых Чпоку рож. Сухостой представил Чпока остальным, они одобрительно гудели, кивали. Гремели цепурами, большими и поменьше.
Первым неожиданным вопросом повестки было исчезновение Серых. Восприняли положительно, удивлялись. Как это и куда они вдруг скопом исчезли? Серые бежали стремительно и быстро, в одночасье собрав монатки и слиняв со всего района, и Райцентра, и Левого берега. Поговаривали, что и по другим районам их не осталось. Вроде бы до самого Северного и Восточного морей, по тундре и тайге не сыскать ни одного Серого. Только в Столице за крепкими стенами их последний оплот. А почин их бегству был положен Приморскими. Завелись на востоке, на морском берегу, шестеро отчаянных смельчаков, пацанят совсем малых и стали валить Серых. Сидели двое Серых хрюнделей в кафе, жировали, баловались, как водилось у них, на отжатые у простого люда бабули, беленькой да хавлом, позабыв про острожность, расслабились, фуражки сняли, пуговицы расстегнули, волыны на стол положили, утирали жирный пот со лбов, как ворвались вдруг Приморские и давай их по тыквам хуярить железными палками, выбивая кровь и мозги, пока не превратились они в липкую слизь. Так завладели Приморские волынами, потом шмальнули постовых и забрали автоматы, стали жечь и марать Серых по всей местности. Долго не могли их Серые словить, укрывались Приморские в таежной гуще. Послали целую дивизию против них, но вся она была пожрана злющими таежными москитами. И только вторая армия, с танками и бронетранспортерами, справилась, спалила, сравняла шалаш Приморских с землей. Те Приморские полегли, но прослыли героями, да и положили другим пример, стали по далеким краям люди подыматься, гонять Серых. Там и тут полыхали огни, грохотали взрывы, раздавались автоматные очереди. По всей Стране возводили Приморским памятники — шестеро молодцев стоят кругом, подняв вверх правые руки и скрепив их в единый кулак. Мало осталось Серых, а оставшиеся испугались дюже и бежали прочь, за столичные стены.