Хотелось многое рассказать ему, о многом посоветоваться, но я не знал, с чего начать. Только сделал выдох и приготовился открыть рот, Монах опередил меня.
– Ну что молчишь, Лёша?
Я пожал плечами.
– На вот, почитай, тут много интересного. – Он протянул мне измятый листок казенной бумаги. Не ожидая ничего хорошего, я взял его и быстро пробежал глазами.
Это был официальный заверенный печатями и соответствующими подписями ордер на мой арест, где отдельной строкой пропечатано, что в случае оказания сопротивления меня живым можно не брать!
Радость по поводу нечаянной встречи моментально испарилась.
Глядя на меня хитрым прищуром, Монах как бы невзначай скинул с плеча помповое ружье и уложил его поперек колен, направив дуло в мою сторону.
Я непроизвольно потянулся к пистолету. Монах перехватил мою руку и покачал в знак неодобрения головой.
Мы отошли от места, где встретились, и, укрывшись от непрекращающегося дождя в ближайшем подъезде, уселись на бетонной лестнице. Я без утайки поведал обо всех своих злоключениях и мыслях, посетивших за последние несколько дней. Монах слушал внимательно, не перебивая.
Когда я закончил, он произнес только одно слово:
– Мудрено.
– И это все? – изумленно и вместе с тем разочарованно спросил я.
– А что еще? – в свою очередь спросил он, тоже с оттенком удивления. – Ты же сам сказал, что ничего не понимаешь. Так?
– Так-то так, – согласился я. – Но…
– Подожди ты. – Монах не дал мне закончить и сам больше не проронил ни слова. Он словно ушел мыслями глубоко в себя. Его лицо окаменело, взгляд остановился. Я хорошо знал эту его манеру молчаливого сосредоточенного, я бы даже сказал угрюмого, мозгового штурма. Пока он до чего-нибудь не додумается, не стоит даже пытаться вывести его из этого состояния, более похожего на медитацию или каталепсию.
Я поднялся со ступеней лестницы размять затекшие после длительного сидения мышцы, а заодно, тоже поразмыслить кое над чем.
Во время своего рассказа, в самых интригующих его местах, я украдкой бросал взгляды на Монаха, и что-то мне подсказывало, что мои слова не являются для него такой уж большой новостью. Он не выглядел удивленным или подавленным, хотя новости мои были, что называется из ряда вон.
Нет, конечно. Монах то и дело покачивал головой, глубоко вздыхал, закусывал губу, с хрустом почесывал поросший всклокоченной бородой подбородок. Словом, вел себя так, как и полагается вести себя любому нормальному человеку, доведись ему услышать то, что я излагал. Все верно, тут не к чему придраться. Однако его глаза остановились задолго до того, как я закончил говорить, и складывалось впечатление, что концовку он вообще проспал. Маховик его мысли уже тогда бешено вращал шестеренки в черепе. И, видимо, он соображал, что со мной делать. Ордер на мой арест по-прежнему лежал у него в нагрудном кармане. Когда я протянул ему изрядно засаленную бумажку, он аккуратно свернул ее и бережно убрал, чем признаюсь, сильно подорвал мое доверие к себе.