Спешу на троллейбусную остановку на углу Двадцатой улицы. Там уже стоят двое «жаворонков» — женщина в больничном комбинезоне и нервный подросток, который, судя по всему, провел ночь без сна. Все молчат и не смотрят друг на друга. Где-то заводят мотоцикл. Долгий, яростный рев. Через пять минут появляется троллейбус; пятно света в сумерках городского утра. Внутренность салона кажется нестерпимо яркой.
Как только троллейбус подъезжает к остановке, во все стороны летят искры, токосъемник слетает с троллей и амплитудно раскачивается. Подросток негромко ругается, засовывает руки в карманы, а его реакция откровенно пугает, и я теряюсь: парнишка начинает плакать.
Троллейбус останавливается, водитель неторопливо вылезает. С безграничным терпением человека, который проделывал это уже сотни раз, он при помощи длинного шеста исправляет неполадку. Снова искры, водитель забирается обратно в кабину и через несколько секунд открывает двери. Женщина в комбинезоне отступает, пропуская подростка вперед. Опустив голову, он проходит в самый конец. Наверное, во всем виновата девушка, и сейчас мальчишка совершенно не знает, как быть. Очень хочется посоветовать не опускать руки — ведь можно выбраться из самой трудной ситуации и пережить даже то, что сначала кажется убийственным. Просто нащупываешь путь и живешь дальше — день за днем, в страхе, в отчаянии, но живешь. Время идет, а ты плывешь по течению — ошеломленный и как будто в полусне, — пока наконец не поймешь, что все еще жив…
Мы начинаем сначала, мы никогда не сдаемся.
Ларс Густавсон. Смерть Хранителя пчел
Вечером двести тридцать второго дня просыпаюсь от шума дождя, барабанящего по железной крыше. На улице что-то скрипит и стонет. Только минуту спустя вспоминаю, где я. Вспоминаю долгий перелет, пропущенную пересадку, позднее прибытие в Сан-Хосе, безумную поездку на такси по незнакомым улицам.
В окно видно купу пальм, высоких и золотистых, которые качаются на ветру. Всюду жизнь. Дождь низвергается с неба бешеными потоками, а уже через несколько минут превращается в морось. Капли шлепают по банановым листьям под окном. Вдалеке кричат вороны и лают собаки. Звонит церковный колокол — один, два, три, четыре, пять раз.
Несколько часов назад, при приезде на место, мне открыла дверь женщина средних лет. За ее ноги цеплялись двое ребятишек.
— Buenos dias[11]. Я от Ника Элиота.
— Buenos dias, — ответила та. — Соледад. Я вас ждала.
Она улыбнулась и отодвинулась, приглашая войти.
Соледад показала комнату, и я поблагодарила ее, объяснив на ломаном испанском, что очень хочу спать.