Кэлеб молниеносно повернулся и уставился на Алексис горящими глазами.
- Чего вы, к черту, себе понапридумывали?! -Его голос сорвался на крик. Все последние восемнадцать лет Ангус жил один как перст, без семьи. И молча страдал, изо дня в день. Если он даже и решил что-то тут сделать, так это только для того, чтобы собрать всех вместе, а не оскорбить. - Не давая Алексис вставить хоть слово, он, уже спокойнее, продолжал:
- И не слишком обольщайтесь насчет дарственной. Во-первых, я вычитал кое-что интересное в вашем документе. Там говорится, что вы должны прожить здесь год, прежде чем вступите в права. По правде говоря, мне что-то не верится, чтобы вы продержались здесь целый год.
Кэлеб на мгновение умолк, многозначительно окинув взглядом ее туфли на высоких каблуках, мини-юбку и белую шелковую блузку, прилипшую к спине из-за жары.
- А во-вторых, когда Ангус приедет, то ему стоит лишь разок поговорить с вами, как он, я думаю, пожалеет о том, что сделал, и возьмет обратно свое предложение.
С этими словами Кэлеб отвернулся и сунул ключ в замочную скважину.
Чувствуя себя словно ребенок, получивший нагоняй, Алексис с трудом перехватила вещи, зажав их подмышками. Конечно, такому человеку, как Кэлеб Райт, работнику, получившему более чем щедрое вознаграждение за свой многолетний тяжелый труд, несложно увидеть в Ангусе что-то хорошее. В глубине души она даже готова была признать, что дед, может быть, в самом деле пытается собрать снова вокруг себя свою семью. И все-таки, если бы не крайняя необходимость каким-то образом уговорить мать уйти от мужа, с которым та несчастлива, она плевала бы с высокой колокольни на Ангусов план. Вовсе не потому, что Алексис и ее мать не понимали, что к чему, и даже не потому, что Ангус почти двадцать лет не хотел о них слышать. Но он не приехал навестить и даже не позвонил, когда Алексис и ее мать чуть не погибли в автокатастрофе по пути в Филадельфию, к Гаррету Эллиоту! Этого уже довольно, чтобы понять: Ангусу было безразлично, живы они или мертвы. Они были сами по себе. Их выгнали, даже не выслушав. И чтобы унять эту боль восемнадцать лет спустя, ранчо недостаточно, не хватит и двадцати таких ранчо.
Дверь распахнулась, и Алексис раскрыла рот от удивления. Уставленный дубовой мебелью прекрасный холл, который она хранила в своей памяти, выглядел запущенным до крайности. По одному-единственному взгляду можно было понять, что и все остальное в этом, некогда великолепном, царстве натурального дерева, громадных окон и сияющих люстр, находится далеко не в лучшем состоянии.