– А кору кто содрал?
– Сам сбросил. Здесь никто не причиняет вреда живому, Аян.
Дарья сорвала несколько спелых плодов, но не стала есть, держа в горсти.
Вскоре она спешилась, велела собаке: «Отойди, Ашатн, ты пахнешь». Та отбежала, села к хозяйке спиной и принялась обиженно чесаться. Дарья опустилась на корточки перед норой в камнях. На её свист из норы выглянула мордочка в пушистых белых «очках». Пёстрый зверёк, выгнув дугой спину, запрыгал к девушке, встал на задние лапы и, держась передними за ладонь Дарьи, умял плоды земляничника.
– Знакомьтесь, это перевязка.
– Vormela peregusna? Разве куньи едят фрукты?
– Перевязка ест. Больше всего она любит дыни… Всё, маленькая.
Перевязка обнюхала её ладонь и юркнула в нору.
Семь пар рук протянулись к Дарье, чтобы помочь ей вернуться в седло.
– Look narrowly at the dance of protuberances in the clear sky of her eyes46, – тихо сказал Патрик, думая, наверное, что Дарья не знает английского.
– It's said that one can see his own fate in protuberances during an eclipse47, – откликнулся Кайс.
– You are seeing it now48, – произнёс Орк.
Они ехали сквозь дурманящие запахи полыни, шалфея, лаванды, донника, мелиссы, сквозь немолчный звон цикад, по серебристым волнам ковыля, мимо хвойника и астрагалов, в тени которых пурпурно цвели ятрышники и набирал бутоны безвременник. Суслики, столбиками стоящие на холмах, провожали всадников озабоченными взглядами. Над головой Дарьи толклась стайка любопытных чёрно-жёлтых стрекоз-аскалафов. Солнце лезло всё выше, плавило дрожащий, изнемогающий воздух. На камнях полозы и жёлтопузики принимали солнечные ванны. А полаксиане и не замечали жары, хотя должны были уже свариться в своих наглухо запечатанных одеяниях. Зато они заметили, что «леди беззащитна перед солнцем», и набрали ковыля, мелиссы и белых цветов шафрана («О-о, это и есть самая дорогая пряность Земли? Клан Эбстерхиллов достаточно богат, чтобы дарить Вам любые цветы, благословенная леди»), и Орк в несколько минут сплёл Дарье шляпу. Патрик упоённо бубнил латинские названия. Джошуа и Фарид забрасывали Дарью сотнями «что», «как» и «почему». Кайс, лишённый, как видно, инстинкта самосохранения, норовил то понюхать обжигающий ясенец, то потрогать дремлющую гадюку, то попробовать на вкус семена «золотого дождя». Аян ворковал с собакой и ухитрился погладить дрофу, подбежавшую поздороваться с Дарьей. А Дарья уже забыла о своих планах провести полаксиан только центральной тропой; она вела их всё дальше и дальше, и ей хотелось, чтобы этот знойный день длился всегда.