Она хотела продолжать, но не могла, быстро встала и подошла к окну, глядя отсутствующим взором на багровый свет заката.
После длительной паузы сэр Джорж спросил:
– Что ты хотела сказать словами, что Джон предал тебя в своих письмах к миссис Беннет?
Каро ничего не ответила.
Он оглянулся и заметил, что она старалась сохранить спокойствие. Он нагнулся к собачке и погладил ее темное тельце.
Тихий, почти беззвучный голос Каро прервал молчание:
– Я думаю, что многое можно простить любимому человеку, но никогда нельзя простить ему, если знаешь, что многие подробности совместной жизни известны третьему лицу. Некоторые привычки, ласковые слова, веселые шутки стали дорогими для влюбленных. Но если они теряют свою интимную прелесть и становятся достоянием посторонних, они просто смешны и лишены всякого смысла. Каждое нежное слово, которое я говорила Джону и которое он говорил мне, каждая малейшая привычка, укоренившаяся за годы совместной жизни, – все было известно миссис Беннет, служило ей поводом для насмешек. Супруги прежде всего должны уважать друг друга, – продолжала она после паузы, – а у Джона больше не было уважения ко мне. Если женщина, ее привычки, разговоры и даже образ мыслей становятся объектом насмешек для мужчины, то это лучшее доказательство, что он не только не любит, но даже никогда не любил ее, может быть, просто некоторое время увлекался ею. Нельзя издеваться над тем, кого любишь. Можно сердиться, можно даже оскорблять любимого человека, но нельзя предавать каждое слово, каждое воспоминание о том, что было между влюбленными. Нельзя примириться с таким оскорблением, даже если можно примириться с изменой. Такое слабоволие было бы достойно презрения, а презрение убивает любовь. Такая жизнь была бы трагедией для нас обоих. Я не знаю, почему обыкновенная измена кажется мне не такой ужасной, как подобное предательство. Слова любви, нежные ласки – все это должно быть неотъемлемой тайной супругов. Я могла бы простить Джону, что он забыл и разлюбил меня, но я не могу простить, что он осквернил все мои лучшие воспоминания.
Наступило долгое молчание.
На улицах Лондона кипела шумная жизнь. В темнеющем воздухе загорались фонари, и легкий ветерок раскачивал золотые точки их огней. Сэр Джорж терпеливо ждал.
Наконец отец поднялся и подошел к Каро. Когда он взял ее руку в свои, она обернулась к нему и ответила на его невысказанный вопрос:
– Это все, отец.
Он кивнул головой: «Да».
И печально посмотрел на нее, словно глядел в будущее; оно казалось неясным и угрожающим.
– Конечно, это избитая фраза, – медленно начал он, – но, моя дорогая, время исцеляет все и смягчает многое, как тебе известно.