Хорошенький выбор.
Умереть или стать её рабыней? Хуже, чем рабыней. Остаться безвольной куклой, марионеткой или перестать существовать? Именно существовать, потому что жизнью это назвать невозможно. Пусть меня простят за мою слабость, но пока что я не готова исчезнуть. Возможно, позже, но не сейчас.
Я буду бороться за свое тело и за свою жизнь, и посмотрим, кто кого. Мне не скрыть от неё своих мыслей, и сейчас Дэя смеется и говорит, что это забавно. Что ж, посмотрим. Пока ещё у меня есть силы и желание жить. Пока ещё…
У меня есть силы и желание жить! Ненавижу её!
Древней нравится моя ненависть, и она считает её хорошим знаком. По словам Дэи, это единственная возможность выжить, когда больше ничего не осталось.
Не хочу в это верить. Не хочу.
Запись четвертая. 1 августа, 12:16
Мы в аэропорту. Скоро должны объявить посадку на наш рейс. «Мы» летим в Сиэтл.
Хах. Кажется, я впервые написала «мы». Интересно, о чем это говорит?
Я забыла сказать, что теперь я студентка Университета Вашингтона, Дэя позаботилась о моем переводе. Она много о чем позаботилась, используя свои супер-пупер-мегасилы. Я не писала об этом, потому что не хотела вспоминать. Это то, что меня больше всего пугает. Пугает по-настоящему.
Меня «не было» три с половиной месяца. Со дня, как она завладела моим сознанием и до первой записи, до момента, как она разрешила мне вернуться, прошло много времени. Я ничего не почувствовала. Это как закрыть глаза сегодня, а проснуться, скажем, через полгода. Это пугает, сводит с ума. Что, если однажды ей придет в голову просто избавиться от меня, и я исчезну? Никогда больше не услышу мамин голос, не обниму её?..
Господи, сейчас я готова даже каждый день выслушивать от отца, что я – его разочарование, не то что Патрисия, терпеть издевки и насмешки сестрицы, в перспективе талантливого адвоката. Что угодно, только не это безволие и полная покорность власти Дэи.
Она позволяет мне вспоминать, что было в месяцы моего «отсутствия», показывает, как «я» себя вела, и у меня сжимается сердце от того, что она наговорила маме. Это о грустном. Моя семья – в принципе грустная тема.
Я родилась в культе старшей сестры. Патрисию обожали все – мама, папа, бабушки и дедушки, дядюшки и тетушки, все знакомые, которые когда-либо бывали у нас дома, норовили выразить свое восхищение старшей дочерью Роберта Вэйр. Отец раздувался от гордости, когда музей её многочисленных школьных наград пополнялся очередным экспонатом. Она была везде и всюду: в команде поддержки, в школьной газете главным редактором, законодательницей мод, в старших классах обрела небывалую популярность, кучу подруг, желающих прикоснуться к краешку её славы и толпы поклонников, о которых вытирала ноги. Её яркой и без преувеличения запоминающейся внешности – длинным каштановым, от природы вьющимся волосам, голубым глазам, завидовали многие. Мои темные волосы, тонкие и прямые, серые глаза и непропорционально худые длинные конечности на фоне её идеальности смотрелись катастрофически невыигрышно. Потом у неё стал четвертый размер груди, а у меня второй, но это уже личные заморочки.