Донесли ему о нас или нет, мне неведомо. Жестокость всегда была отличительной чертой Господина, и превзойти самого себя ему было трудно.
Что может быть интереснее, чем истязать женщину, терзая её тело и душу? Мучить ту, что дорога ей у неё на глазах или вложить в её руки орудие пытки. Впервые за все время я по собственной воле упала на колени перед Господином, умоляя его пощадить её или убить меня. Я понимала, что моя дерзость лишь распалит его желание и надеялась, что стану ему неинтересна, что не увижу мучений Дэи и не стану для неё обузой и наказанием.
Мои мольбы ничего не изменили. Он брал меня на глазах у Дэи – так грубо и жестоко, как никогда, а Дэю – на глазах у меня, после протянул мне плеть, приказав бить в полную силу. Я швырнула её в сторону, и тогда Господин сделал это сам. Меня держали двое прислужников, потому что я вела себя, как одержимая демонами. Выла, царапалась, кусалась и сыпала отборными проклятиями.
Крики Дэи звучали в моих ушах, сливаясь с моими, а когда я видела багровые полосы на белоснежной коже и брызги крови на покрывалах, ощущение было такое, будто это с меня живьем сдирают кожу. После досталось и мне, но боли я практически не почувствовала: ни от раскаленных щипцов, ни от кинжала, ни от скользкой от крови многохвостой плети. Я впала в некое подобие транса, глядя на неподвижное тело Дэи, потерявшей сознание, и не знала, о чем молить богов или демонов: чтобы она выжила или же наоборот. Я не представляла, как буду жить без неё, но не хотела, чтобы ей снова пришлось пережить подобное.
Меня швырнули в подземелье и заковали в цепи. О Дэе я не знала ничего до тех пор, пока одна из прислужниц, приносящая мне раз в день еду и питье, не смилостивилась и не шепнула, что она умерла той же ночью. Я сползла с подстилки, которая относительно спасала от ледяного холода камней, и забилась угол. Со временем я перестала замечать и дрожь, сотрясающую мое тело. Когда меня по приказу Господина вытащили и отправили наверх, я уже была полностью во власти лихорадки. Мне снова грезились высокие коридоры анфилад Древнего Храма, синеглазый и… Дэя.
Она протягивала руку из темноты – обнаженная, окровавленная, прикрытая только длинными волосами, и шептала: «Пожалуйста… не оставляй меня одну …» Я тянулась к ней, но под моими пальцами полыхал огонь, охватывающий хрупкое тело. Тонкие черты лица искажались, превращаясь в страшную маску, которая затем слезала вместе с кожей. Я кричала в бреду, но мир, в который я возвращалась, был ничем не лучше.
К несчастью, я выжила. Лихорадка ненадолго отступила, но болезнь сказалась на мне не самым лучшим образом: я стала бледной, как молоко, волосы потускнели, от некогда соблазнительного тела остались кожа, расчерченная шрамами, да кости. Я не сомневалась, что скоро лишусь зубов – десны уже начинали кровоточить, и превращусь в смрадный ком гниющей плоти, который живьем закопают в общей яме подальше от дома.