– Думаешь, нам придется встречать здесь не только осень, но и зиму?! – огорчилась Маргрет, уже занявшая свое, наиболее превилегированное, место – на борту шлюпки; Рой и служанка должны были восседать на камнях.
– Я думаю о том, как приятно будет встречать на этих скалах первые проблески весеннего солнца, – жестоко «утешила» корсиканка норд-герцогиню.
Открыв свой сундучок, Бастианна извлекла оттуда зеленоватую бутылку, по-мужски, зубами выдернула из нее пробку и, не удержавшись, тут же сделала пару глотков.
– Ладно, ладно – успокоила она изысканное общество, – понимаю, что по этикету не положено, особенно в присутствии норд-герцогини. Одна рюмочка у меня есть. И две миски имеются, уже проверила. Но не надейтесь, Рой, что, наполнив свою рюмку, я точно так же наполню вашу матросскую кружку, которая будет служить вам и фужером, и миской до тех пор, пока вы не изловчитесь выдолбить себе миску из дерева или базальта. Это уж как вам позволят ваши мозоли.
Они выпили за землю, которая «милостиво приютила их посреди океана», за врагов, которые «слишком рано утешились, считая что, преданные их анафеме и подлости», они, все трое, погибнут; а если уж они все-таки погибнут, то пусть там, на родине, помянут их души.
А потом Бастианна удивила Маргрет тем, что, взяв почти десяток собранных птичьих яиц, разбила их и, добавив кусочки говяжьего жира, поджарила в миске, как на сковороде.
– Нет, – приговаривала она, самую большую лепешку отмеривая Рою как работнику и защитнику, – пока здесь гнездятся эти божьи птички, мы с вами не пропадем. Хотя и с птичками тоже долго не продержимся.
– Как же мудро вы умеете «успокаивать» Бастианна! – иронично ухмыльнулся Рой.
– Лучше думайте, господин медикус, как и чем будете лечить нас в этом сатанинском закутке. Это там, в своем университете, вы могли прослыть за знающего студиозуса, – «латынила» она слова, считая, что так они будут выглядеть «ученее». – Здесь же, как только я заболею, вам придется держать такие экзамены, которые ни одному из ваших профессоров даже не снились.
– Уже страшусь того дня.
– Я тоже, медикус, я тоже, – с тоской в глазах и голосе призналась она. Но тотчас же оживилась. – А вот вам, норд-герцогиня, страшиться нечего. Если, не доведи Господь, сляжете вы, медикуса к вам не допущу, лечить буду сама. Так что страшиться его лекарской алхимии придется только мне, несчастной.
Грохот океанских волн сюда, на окраину фиорда, почти не долетал; птицы окончательно утихли, и при свете взошедшей луны вершины лесистых хребтов стали похожими на полуразрушенные крепостные стены.