Ей стало совсем страшно.
– Мамочка… – забормотала Лола, отодвигаясь как можно дальше и вжимаясь спиной в заднюю стенку шкафа. – Мамочка, да что же это такое… что же это творится…
Сгусток темноты перед ней пришел в движение, зеленые глаза приблизились, и Лолиного лица снова коснулось что-то влажное.
Тут снаружи шкафа что-то изменилось, должно быть, включили более яркое освещение, и часть этого света проникла внутрь. И при этом скудном свете Лола увидела перед собой свернувшегося кольцом питона. При этом она испытала очень странное чувство.
Это был одновременно и страх, и облегчение.
Во всяком случае, она имела дело не с каким-то таинственным, безымянным порождением темноты, не с ночным кошмаром, а с вполне реальным живым существом. Существом, у которого было имя. Лола вспомнила, что фокусник называл его Васисуалием.
Больше того, питон был в каком-то смысле ее коллегой, как и она, он выступал на сцене, как и она, дорожил вниманием зрителей, значит, он может ее понять, как артист артиста.
Кроме всего прочего, питон явно не питал никаких агрессивных намерений, наоборот, он смотрел на нее весьма дружелюбно и приветливо, а те влажные прикосновения, которые Лола перед тем ощущала, объяснялись весьма просто: питон ее пару раз лизнул своим длинным раздвоенным языком.
Лола поняла, что произошло: шкаф фокусника был вроде сундука с двойным дном, в нем было два отделения. В одном из них фокусник запер Лолу, чтобы потом выпустить ее на сцене, в другое уполз питон, и в это же отделение Лола спряталась от Субботина…
Ситуация прояснилась, но оставалась по-прежнему безвыходной, в самом буквальном смысле этого слова: между Лолой и выходом из шкафа располагалась огромная рептилия, и она явно не собиралась выпускать Лолу…
Тем временем питон отчего-то заволновался, поднял голову и уставился на Лолу с явным неодобрением. Возможно, он почувствовал, что она вынашивает замыслы побега.
– Спокойно, спокойно, Васенька… – проговорила Лола. – Не волнуйся…
Питон не внял ее просьбе. Он придвинулся ближе и даже попытался обвить Лолу.
– Ой! – вскрикнула она, отстраняясь.
И тут Лола вспомнила, что змей успокаивают музыкой. У нее не было с собой ни дудочки, как у заклинателя змей, ни какого-то другого подходящего музыкального инструмента, и Лола запела жалким дрожащим голосом романс, который исполняла иногда перед зеркалом, чтобы потренироваться в жестах. Романсы всегда поют с выразительной жестикуляцией, поэтому Лола прижимала руки к сердцу, низко наклоняла голову, вздымала руки к потолку и бессильно роняла их вдоль тела. Здесь, в тесном шкафу было не развернуться, поэтому Лола пела без жестикуляции: