— Натягивайте, Петечка, свои пятнистые штаны, — Рябов передернул затвор именного браунинга. — В Европе, видимо, коллапс. Не будем отсиживаться.
Прибыв в Париж, мы сразу же отправились под ближайший мост через Сену. К клошарам. Так зовут французских бродяг. Они всегда в курсе последних событий.
— Почему соотечественники бегут в Россию? — заиграл хитрыми морщинками пожилой клошар. — Нальете рюмочку?
Я протянул бродяге серебряную фляжку водки «Солнечный Магадан» и папиросы «Прима».
— Ого! — бомж с наслаждением понюхал папиросу, сделал жадный глоток из фляги. Расплылся в улыбке и сказал на ломанном русском: — Забирает!
— Так почему? — со сталью в голосе спросил Рябов.
Бомж лишь жадно присосался к сосуду.
Я отобрал у него флягу, сделал щедрый глоток. Утренний промозглый туман пробирал до костей.
— Петя, не увлекайтесь, — строго глянул Рябов.
Я вытер губы и крякнул.
— Буря! Скоро грянет буря! — по лицу клошара разлился алкогольный восторг.
— В смысле?
— Революция! Мишка со знаменем — гонец красной России.
— У нас же капитализм? — брови Рябова поползли на лоб.
— Вы это бросьте… — засмеялся клошар, отобрал у меня фляжку и разом осушил её до дна.
— А зачем бежать к нам? — опешил я, акушер второго разряда, Петр Кусков.
Бомж фыркнул:
— Если революция победит, то будет только и жизнь, что в России.
— А бродяга-то прав, — прошептал Рябов, когда мы покинули лежбище под мостом. — На каких же географических пространствах Европы сейчас катается наш мишутка?
— Вот уж, действительно, «Превед, медвед!» — нахмурился я. — Давайте, почитаем желтую прессу.
3.
Мишка оказался в Берлине, подле Рейхстага.
С красным знаменем у столь исторического места он напоминал старожилам весну 45-го. Единственное отличие, вместо канонады приветственные крики молодых и не очень немцев.
Мы с Рябовым вышли на тропу войны, запеленговали медведя и набросили на него титановую сетку.
Косолапый разорвал её, будто бы марлю.
Тогда мы вогнали в таежного бродягу слоновью дозу снотворного, а тот и глазом не повёл.
Отчаявшись, Рябов разрядил в мишку всю обойму именного браунинга.
Топтыгин только усмехнулся.
— Что-то, Петечка, здесь не так… — Рябов в смущении кусал губы. Никогда мне еще не приходилось видеть сыщика столь растерянным.
Топтыгин же, нарезав еще пару кругов у Рейхстага, укатил в рабочие окраины.
— И как нам быть? — я достал из кармана непочатую фляжку «Солнечного Магадана». Жадно пригубил.
Сыщик отобрал баклагу. Погрозил пальцем:
— С чего это вы?
— С горя…
— Мишку придётся взорвать, — Рябов заморгал голубыми глазами, — думаю, стограммовой тротиловой шашки хватит с лихвой.