| Later generations of Armstrongs insisted he came of Somerset gentlefolk who had lost their fortune following the American Revolution, and that his crime was nonexistent, but none of them had ever tried very hard to trace their illustrious ancestor's background. | Последующие поколения Армстронгов уверяли, будто он был из сомерсетских дворян, начисто разоренных американской революцией, и ни в каком преступлении не повинен, однако никто никогда всерьез не пытался проверить родословную знаменитого предка. |
| They just basked in his reflected glory and improvised somewhat. | Они лишь грелись в отраженных лучах его славы и кое-что присочиняли от себя. |
| Whatever his origins and status in English life, the young Roderick Armstrong was a tartar. | Каковы бы ни были его происхождение и положение в Англии, молодой Родерик Армстронг был сущий дьявол. |
| All through the unspeakable eight months' voyage to New South Wales he proved a stubborn, difficult prisoner, further endearing himself to his ship's officers by refusing to die. | За восемь месяцев невыразимо тяжкого плавания к Новому Южному Уэльсу он обнаружил крайнее упрямство и несговорчивость и нипочем не поддавался смерти, что еще возвысило его в глазах корабельного начальства. |
| When he arrived in Sydney in 1803 his behavior worsened, so he was shipped to Norfolk Island and the prison for intractables. | Прибыв в 1803 году в Сидней, он повел себя и того несносней, и его отправили на остров Норфолк, в тюрьму для неисправимых. |
| Nothing improved his conduct. | С ним невозможно было сладить. |
| They starved him; they immured him in a cell so small he could neither sit, stand nor lie; they flogged him to jellied pulp; they chained him to a rock in the sea and let him half-drown. | Его морили голодом; бросили в карцер - тесный каменный мешок, где ни стать, ни сесть, ни лечь; стегали бичами так, что вся спина превращалась в кровавое месиво; приковали цепями к скале в море - пускай захлебывается. |
| And he laughed at them, a skinny collection of bones in filthy canvas, not a tooth in his mouth or an inch of his skin unscarred, lit from within by a fire of bitterness and defiance nothing seemed to quench. |