– Надо многое обговорить, – произнес я, – да вот не знаю, готов ли я тебе рассказывать.
– Касается твоей жены?
– Отчасти.
– Слушай, если бы я собирался протянуть еще лет десять, я бы помалкивал, но поскольку не собираюсь, то скажу. По-моему, ты не ту себе взял. Вместо нее должна была быть Мадлен. Пускай она злопамятная макаронница, но она мне нравилась. В ней был класс. Тонкая была штучка.
– Это твое благословение?
– Слишком много лет я помалкивал насчет слишком многих вещей. Может, оно стало тухнуть внутри. Одна из причин рака, говорят жизнерадостные пташки, это неподходящая среда.
– И что ты хочешь мне сказать?
– Парень, который женится на богатой, заслуживает всего, что бы с ним ни стряслось.
– А я думал, Пэтти тебе по вкусу. – Они любили выпивать вместе.
– Характер у нее правильный. Если бы во всех деревенских было столько же пороху, сколько в ней, они правили бы миром. Но мне никогда не нравилось то, что она делает с тобой. Некоторым дамочкам надо носить майки с надписью: «Поди сюда. Я сделаю из тебя петуха».
– Благодарю.
– Эй, Тим, это я фигурально. Не бери на свой счет.
– Ты всегда за меня волновался, верно?
– Мать твоя была мягковата. Подпортила тебя. Да, – сказал он, глядя на меня своими льдисто-голубыми глазами, – я за тебя волновался.
– Зря, наверное. Я три года отмотал и не опетушился. Меня там звали Железной Челюстью. Я в рот не беру.
– Что ж, славно. Я на это надеялся.
– Послушай, Дуги, – сказал я, – а в чем тут добродетель? Думаешь, большую часть времени я чувствую себя мужиком? Нет. Ну и что я берег? Ты старозаветный фанатик. Ты посадил бы в концлагеря всех пидоров, включая своего собственного сына, если б он хоть раз поскользнулся. И это только потому, что тебе посчастливилось родиться с тигриными яйцами.
– Давай-ка выпьем. Подкрепись.
– А тебе можно пить?
Он снова сделал неопределенный жест:
– Ну, ради такого случая…
Я достал два стакана и налил в них бурбон. Он добавил себе довольно много воды. Уже одного этого было бы достаточно, чтобы я понял, как он болен.
– Пойми меня правильно, – сказал он. – По-твоему, я двадцать пять лет прожил один в меблированной комнате и ни разу ни о чем не задумался? Я стараюсь идти в ногу. В мои времена, если ты был голубым, ты был проклят. Без базара. Ты был чертовым прихвостнем. А теперь петушня получила свободу. Я вижу. Голубые теперь повсюду.
– Да, я знаю, – сказал я.
– Ха-ха, – произнес он и направил на меня палец. Ранняя выпивка чудесным образом подняла ему настроение. – Мой сын выигрывает раунд.
– Что ж, танцевать умеем, – сказал я.