«Ну и зачем тебе это?» – сказал я Биг-Маку, когда впервые увидел эту фразу над зеркалом.
«Это напоминание», – ответил отец.
«Ты никогда не говорил мне, что знаешь латынь».
«Приходская школа, – сказал он. – Там нас пытались научить. Кое-что в котелке застряло».
«А это ты где взял?»
«Знакомый священник поделился. Отец Стив. Он вечно на ножах с кардиналом», – заметил Биг-Мак поощрительным тоном, словно для попа это первая добродетель.
Что ж, моих знаний хватало, чтобы это перевести. Inter faeces et urinam nascimur – «Меж дерьмом и мочою мы рождены». Даже крохи культуры Биг-Мак выуживал, точно портовый грузчик – рыбу.
Но вот на столике рядом с моей кроватью зазвонил телефон, и я приготовился услышать голос отца. Мы не звонили друг другу довольно давно, но я был уверен, что это он. Я обладал способностью вспоминать о приятелях или приятельницах, едва они поднимали трубку, чтобы позвонить мне, – это случалось так часто, что уже перестало меня удивлять. Однако в то утро я увидел в этом предзнаменование.
– Привет, Тим.
– Ну, Дуги, – сказал я, – легок на помине.
– Ага, – отозвался он. Я сразу понял, что он в тяжком похмелье. Его «ага» открывало перед вашим мысленным взором безрадостные ландшафты мозга после шестидесяти лет дружбы с выпивкой (конечно, если допустить, что он попробовал ее лет в десять).
– Тим, – сказал он, – я в Хайянисе.
– Что ты делаешь на Кейп-Коде? Ты же вроде не любишь путешествовать.
– Я здесь уже три дня. Фрэнки Фрилоуд сюда перебрался, когда вышел на пенсию. Разве я тебе не говорил?
– Нет, – сказал я. – Как он?
– Помер. Я на поминки приехал.
Смерть близкого друга должна была произвести на моего отца такое же впечатление, как утес, обрушившийся в море неподалеку от вашего дома.
– Так, – сказал я. – Может, заглянешь в Провинстаун?
– Подумывал об этом.
– Машина у тебя есть?
– Могу арендовать, – сказал он.
– Не надо. Я сам за тобой заеду.
Наступила долгая пауза, но я не мог понять, о себе он думает или обо мне. Потом он сказал:
– Давай обождем денек-другой. Надо помочь вдове кое-что утрясти.
– Ладно, – ответил я, – приезжай, когда сможешь.
Мне казалось, что я ничем не выдал своего плачевного состояния, но Биг-Мак спросил:
– У тебя все в порядке?
– Остался без жены. Уехала. Это ничего.
Наступила долгая пауза. Затем он сказал:
– Ага. Увидимся, – и повесил трубку.
Тем не менее он внес свой вклад в импульс, побудивший меня выбраться из постели и начать новый день.
Если говорить о похмельях, то я напоминал человека, балансирующего на грани эпилептического припадка. Я должен был следить за каждым своим движением, чтобы не споткнуться и не оступиться, избегать слишком резких поворотов головы и заранее подготавливать каждый жест, – тогда можно было надеяться обмануть надвигающийся приступ или хотя бы отодвинуть его на несколько часов. Но, ограничивая свои мысли – то есть позволяя себе думать об одних вещах и начисто исключая другие, – я старался оградить себя не от физических конвульсий, а от кошачьих воплей, с которыми осаждали меня призрачные ведьмы.