И сейчас нечаянные эти встречные взгляды в зеркальце с девушкой Михаила тревожили. Сначала вроде и повлекут, а следом и напомнят, что у него, может быть, там, в венах, бегают эти, кресты какие-то, черные, наверное, плавают, дьявол их побери… А дальше чередой мысли всякие, от которых, как от комаров, не отмахнешься.
И в минуты эти неладные опять-таки за детей цеплялась смятенная душа. Стало важным до необходимости, чтобы дети, подрастая, помнили и любили его, отца. Особенно тянулось сердце к Степке — наверное, оттого, что все-таки мальчик, сын, корневое Михаилово продолжение. И не просто сын, а, как ни крути, сын, им брошенный, который с годами может вообще отвыкнуть и воспринимать отца человеком почти чужим. Даже подозревать не будет, как мучило отца это разъединение, как любил он сына!
Степку Михаил, бывало, брал с собой в рейс. Удобное кресло для пассажиров парня не устраивало, облюбовал он откидное сиденье у входа — хотелось смотреть и вперед, в лобовое стекло, и по сторонам. Дорогой его, как обычно детей, не укачивало. Весь путь сидел и упорно, внимательно смотрел вокруг. Это пристальное вглядывание в окружающее давно поражало Михаила — годика в два еще, выйдя на улицу, вместо того, чтобы бегать, резвиться, сын встанет, замрет на месте, вытянется весь в непонятном изумлении и смотрит, вопьется прямо глазами в какое-нибудь мало примечательное людское движение на тротуаре, в подростков на игровой площадке… Окликнешь — не сразу и оглянется, а оглянется — глаза будто в поволоке каких-то своих дум. Каких, казалось бы?..
Сын в дороге почти ни о чем не спрашивал, не заговаривал. Лишь изредка просил: «Папа, быстрее можно?» Михаил обычно чуть придавливал гашетку газа: трудно ему было в чем-то отказать сыну. Быстрая езда выказывала таящийся в сыне азарт: он подавался вперед, тело натягивалось, разгорались глаза, будто не машина, а сам он мчится, летит над землей… Ах ты, сын!..
Михаил и теперь прибавил газу: километрах в шести поворот на Сафроново, где живет бывшая теща — Степкина бабушка. Конечно, пассажиры не обрадуются, поднимут шум, а носатый старик на первом сиденье, в очках и с газетой — явно возмутится, угрозы посыпятся, но… Смерть как хочется, необходимо просто увидеть сына! Разве это объяснишь? А почему, собственно, нет? Все же люди-человеки.
— Товарищи пассажиры, остановка на двадцать минут. Погуляйте, подышите воздухом. Кстати, вон, налево, на холме тренируются дельтапланеристы — посмотрите, интересно. А я пока съезжу тут, неподалеку, сына, понимаете ли, надо забрать… Кто не желает — может не выходить… Как ни странно, но предложение принялось почти без перепалок. Носастый и вовсе смолчал, глянул строго, поморщился — и вышел. И другие пассажиры вышли. Поняли!..