Отец обрезал кусты сирени. Увидев их у калитки, побледнел и замер с ножницами в руках.
Стояли как вкопанные и молчали – по обе стороны забора.
Ситуацию, как и предполагалось, спасла Лидочка.
– Дед! – закричала она. – Ты нам не рад?
Отец вздрогнул, у него задрожал подбородок, и он хрипло крикнул:
– Люда! Приехали… Гости!
Выбежала охающая и ахающая мать, всплескивала руками, целовала дочку и внучку, а Яворскому, смущаясь, протянула руку.
– Ну, здравствуйте, Вадим…
Мать с Нютой накрывали на стол, отец болтал с внучкой, а Яворский курил на крыльце.
Когда закусили и выпили, Яворский, заядлый курильщик, снова вышел во двор, а следом за ним вышел отец.
Женщины, включая Лидочку, тревожно прилипли к окну. Отец подошел к Яворскому, сел рядом с ним на скамейку и закурил папиросу.
Они долго молчали, глядя перед собой, а потом начался разговор.
О чем – женщины ничего не слышали. Да и суть разговора волновала их мало. Главное – они говорили!
С тех пор Нюту совсем отпустило, и тревожилась она теперь только о здоровье мужа и родителей. Ее «вечно молодых пенсионеров».
Им было отпущено всего восемь лет. Всего? Она часто думала потом – так мало и так много. Мало оттого, что недолюбили, недоласкали, недоговорили. Мало было дней и ночей, чтобы быть рядом и вместе. Сколько драгоценного времени ушло на ее работу и его госпитали!
Болезнь отнимала его у нее… Болезнь и годы. Война.
Она вспоминала, как два раза он уезжал в санаторий – и опять без нее, ей тогда не дали отпуск, и на вторую путевку не было денег.
А однажды, когда Лидочка перешла в восьмой класс, Нюта уехала с ней на море. Яворский отказался – июльская жара ему не подходила.
Как они скучали друг без друга! Каждый день она отстаивала на почте по два часа, только чтобы услышать в трубке его голос.
Она вспомнила, как одна медсестра пожалела ее:
– Вот же вам достается! Такой больной и… такой старый!
А Нюта расхохоталась тогда – так заливисто, что медсестра покраснела.
– Да что вы, милая! Я – счастливейшая из женщин. Уж вы мне поверьте!
Иногда он «прогонял» ее спать «к себе», в бывшую детскую. Она обижалась, не понимая, что он бережет ее, что его мучают боли, и страдать в одиночку ему значительно легче.
Она корила себя, что «взвалила» на него домашнюю работу – ему было наверняка тяжело, а он не подавал виду и так старался облегчить ее «женскую долю»!
Он много занимался с Лидочкой перед ее поступлением в полиграфический – оказалось, что он прекрасно рисует. А уж к сочинению он подготовил ее так, что еще долго ее всем приводили в пример.
Последние два года Нюта ушла с работы и перевезла мужа на дачу – тогда он почти перестал вставать, и она, укутав его, в любую погоду вывозила в коляске во двор.