— Вызвать врача? — Опершись о подлокотник стоявшего передо мной кресла, стюардесса посмотрела мне прямо в глаза. — Ааа… Понимаю… И что будете предлагать: Гагру, Сочи или сразу автомашину и дачу? — Она была измотана полетом, на лице чуть пробивалась болезненная желтизна, и мне захотелось подарить ей букет цветов за ее усталость, за ее знакомый хрипловатый голос. — А вы знаете, сколько таких влюбленных у меня бывает каждый рейс?
— Вот в этом-то моя трудность, — ответил я. — Три часа, чтобы отдохнуть, вам хватит?
Теперь не только губы, но и глаза у нее стали твердыми.
— А вот я позову кого-нибудь из экипажа.
Я посмотрел на часы.
— В семь вас устроит? Какие, скажите, вы любите цветы?
Она засмеялась. Но глаза не смеялись.
— Мало ли что я могу обещать, чтобы вы ушли.
— Я приеду сюда в семь. Давайте вот там, возле навеса. Обещаете? А завтра мы, может быть, улетим вместе в Ленинград.
— Ну тогда уж у рыбного магазина. В центре, — усмехнулась она, совсем уже скептически взглянув на меня.
— Я первый раз здесь.
— Ничего, спросите. Если захотите, найдете. Когда вам нужно выпить, вы можете перевернуть весь город.
— Именно я?
— Договорились ведь, кажется, — заключила она.
Я встал, понимая, что ничего из этого свидания, конечно же, не выйдет. Но зачем я затеял это? Ведь опять от растерянности.
Она пошла следом за мной и молча проводила до двери. В лицо мне ударил запах пыли и тугой, как пар, воздух. Глеба Дмитриевича я увидел сразу же. Он стоял возле навеса и, поглядывая на самолет, разговаривал с тем мужчиной в соломенной шляпе.
— Да, между прочим. — Я остановился на последней ступеньке. — А как вас зовут?
— Настя. Нравится?
— Хорошо, что так просто: Настя. До свидания.
— А там, в Ленинграде, была ваша жена?
Стоя внизу, я увидел глянцево-голубоватый ряд зубов, обнаженных в застывшей улыбке.
Я шел через все поле, стараясь смотреть прямо перед собой и остро чувствуя утлость своего тела, бредущего сейчас по бесконечным бетонным квадратам. Миновав газон, я повернул к навесу. Мужчина в соломенной шляпе шагнул было ко мне, прищурившись, вытянув дряблую шею. Не останавливаясь, я тоже взглянул на него. Потрепанные, болтающиеся, как флаги, старомодные брюки, соломенная шляпа точно оплыла от жары, в руке — сетка с помидорами. Глеб Дмитриевич, очевидно, не дождался меня. И я уже собрался повернуть к площади, на которой стояли автобусы, как вдруг увидел его. Открыв высокую стеклянную дверь, он махнул мне портфелем.
Я обогнул газон и пошел к зданию.
— Только договоримся сразу, что платить буду я, — сказал Глеб Дмитриевич, пока мы искали столик.