— Хорошо, — сказал я, сознавая, что это, безусловно, всего лишь начало объявленной мне войны. — Ладно, Афанасий Петрович, зайду.
Значит, там будет, наконец-то появится Прохор. Но он-то давно был против этого симохинского холодильника и, выходит, поддержит Степанова. У меня в памяти был очень свеж тот утренний случайно услышанный мной разговор, когда я лежал в Ордынке. «А ты кирпичи вози, — говорил Прохор Симохину. — Ты, еще время есть, кирпичи вози… На цепи, как собака, сиди, пока за тобой не придут…» Какая все же тайна их связывала? Может быть, хоть сегодня мы останемся с ним с глазу на глаз?
Я понял, что могу опоздать на свой обычный автобус, если мы засидимся в райкоме, и, положив трубку, тут же набрал почту и попросил Веру.
— Здравствуйте, Вера, — сказал я, когда она подошла. — Вера, у меня эти дни были дела, но сегодня… — Я сам услышал, что мой голос звучал не то что робко, а до отвратительности растерянно.
— Вы хотите приехать? — совершенно спокойно спросила она.
— Если у вас вечер свободен, — ответил я.
— Хорошо. Я буду вас ждать, — так же просто отозвалась она.
После этого я забежал в гостиницу, чтобы взять рукопись, и, когда вошел в кабинет секретаря райкома, все уже были на месте и разговор, как я понял по лицам и позам, начался без меня. Секретарь райкома высился за своим столом, а перед ним за узеньким приставным столиком, покрытым синим сукном, сидел весь какой-то уменьшенный, укороченный и ужатый Глеб Степанов, а слепа громоздилась повернутая ко мне спиной тяжелая неподвижная фигура Прохора. Он даже не посмотрел на меня, когда я вошел.
— О-о! — улыбнувшись мне, поднял палец Глеб Степанов. — Вот сам Виктор Сергеевич сейчас нам свое золотое слово и скажет, — объявил он, усердно и приветливо кивая мне. Его нижняя челюсть как бы откусывала слова.
— Сидай, Галузо, — показал мне секретарь райкома на стул и тут же снова наклонился к Степанову: — А мы-то решать такие вопросы не можем. Это суд скажет, кто уголовник, а кто нет. А у нас тут вопрос проблемный, вопрос кардинальный, и одно мы с другим мешать не будем. Холодильник — одно, а отдельная личность — другое… У нас вопрос государственный. И кто у нас в газете работает, это мы тоже знаем.
— Так вроде бы мы уже здоровались, — неожиданно брякнул мне Прохор, когда я протянул ему руку. — Здоровались ведь, — заключил он совсем уже мрачно и жестко.
Я сел, успев уловить, что секретарь райкома не поддался на «уголовника Симохина» и, значит, защищал меня.
— Да ведь он для меня уголовник не в том, не в том, — вздохнув, вяло пожал плечами Глеб Степанов, как бы скучавший и уже заранее утомленный, а потому как бы и бесстрастный. — Вот Виктор Сергеевич врозумие меня, — бросил он в мою сторону приветливо-дружеский взгляд. — Этот хлопец — уголовник для меня потому, что он тратит… он швыряет на ветер… он: «пфу!» — народные средства. Да ведь за такие гр