А ведь если Кама втайне от отца действительно встречалась с Симохиным, то за лето могла приезжать сюда несколько раз, и, возможно, это было лишь случайным совпадением, что она оказалась на лимане в тот вечер, когда убили Назарова. Все, нее объяснимо. Тогда можно понять, где пропадал в ту ночь Симохин, явившийся в Ордынку только утром. Если, конечно, версия Бугровского, что Каму видели на лимане, — правда, а не фантазия. И все же это, наверное, правда, и Прохор не только догадывался, а знал об этой любви, потому и следил за Симохиным, потому и отнял у него мотор, не выпускал в лиман, Но до чего же неприемлема была для него эта любовь, до чего она была ему ненавистна, до чего же он противился ей, если даже был согласен, чтобы Симохина подозревали в убийстве, если пошел на то, чтобы любыми средствами разделить их! Именно потому и не хотел, чтобы Кама осталась в Ордынке. Можно вообразить, каким будет наш разговор, как он своей двуликостью… И все это мне помог понять именно Дмитрий Степанов.
Начался туман. Петренко выключил мотор и пересел на весла. Ветра не было, и вода податливо расходилась под нами.
Какими-то другими сделались лиманы с тех пор, как я первый раз увидел их. То ли камыш стал реже, то ли его вообще стало меньше. Но мне все же показались знакомыми очертания близкого берега.
— Остров, где живут косари? — спросил я.
— Нет, то другой лиман. Тростник это, — негромко ответил Петренко и вдруг застыл, насторожившись, и отвернулся от меня. — Веслом плеснуло вроде бы…
— Послышалось, наверное, Григорий, — ответил я, помолчав.
— Эй, кто тут? Чего не отвечаете? — крикнул он, вынул ракетницу, встал и выстрелил.
Мы проткнули тонкую стену тростника и оказались в узкой, освещенной желтым дрожащим светом протоке.
— Вон где стояла, — показал он на примятый тростник.
— А может быть, это кабан, Григорий? — усомнился я. — Поедем…
— Лодка, — упрямо и твердо повторил он.
Мы снова прошнуровали заросли и, только истратив еще несколько ракет, выехали в лиман. Нас едва ли можно было заметить, но и мы тоже плыли, как слепые. Туман утопил совершенно все. Даже черневшая впереди фигура Петренко казалась расплывчатой и почти нереальной. Он греб беззвучно, время от времени останавливаясь, застыв, приготовив ракетницу.
— Опять ведь, — недоуменно вслушивался он. — Вроде как рядом идет… Как играет… Ох, доиграется…
— Неужели слышите, Григорий? — Меня невольно царапнула неприятная мысль: вечером, когда я выходил из гостиницы, в вестибюле почему-то вертелся собутыльник Вериного мужа. Все в том же стандартном костюмчике.