Я понял, что могу мотать отсюда на все четыре стороны. Посмотрел вокруг, силясь вспомнить номер троллейбуса, который довез нас с Костей до театра, до того сада, как вдруг прямо возле меня остановилась машина. Из опущенного окошка доносилась негромкая музыка и зеленовато светились кружочки всех приборов.
Та гордая красавица, что, распахнув дверцу, сидела в такси и смотрела на меня, выжидая, и была Настя, улыбавшаяся, чуть смущенная. Мелькнула блестящая красная туфелька. Что угодно, но такую вот Настю я не ожидал увидеть. Я только взглянул на нее и неожиданно почувствовал, как у меня в одну секунду отпустило душу. Как же, оказывается, мне сейчас нужна была давным-давно знакомая Настя.
— Добрый вечер. Здравствуйте, Настя. — Я протянул ей свой букет. — Вы даже не представляете, как я вам благодарен.
Дверца захлопнулась, на моих коленях оказался краешек вишневой вельветовой юбки.
— Куда? — откинувшись, спросил шофер.
— Куда? — повернулся я к ней.
— Не знаю. Мне все равно, — блеснула она зубами.
Под цветами обнажилась шелковая вышитая белая блузочка, не надетая на нее, а точно наклеенная. Словом, этой блузочки как будто не существовало. Но я заметил, что и под блузочкой ничего больше не было.
— Я бы, честное слово, подарил вам этот город, Настя. И будьте сегодня моим добрым гидом, если это нетрудно.
— А может, мне этого города и даром не надо, — засмеялась она. — Только недалеко. По проспектам. Я и сама-то нездешняя.
Я осознал, почему цветы в ее руках стали яркими необыкновенно. На ней была коротенькая и тоже вельветовая, синяя без рукавов… ну, жакетка, что ли… И это был фон, на котором выделялся каждый цветок. Яркость в одежде почти цыганская.
— Поехали, — сказал я шоферу. А когда мы двинулись, спросил: — Надеюсь, вы отдохнули?
— От чего это? — игриво пожала она плечами. — С такими пассажирами отдохнешь!
— С такими, как я?
— Вот именно, — засмеялась она.
Я достал сигареты.
Или с ней что-то произошло за эти несколько часов, или я не разглядел ее в самолете. Она была совсем не та, с которой я простился у трапа. Даже в манере говорить появилось что-то новое: растягивала слова на южный манер, уже самой интонацией как будто суля мне открыть нечто загадочное, почти роковое. И волосы, оказывается, были не каштановые, а скорее черные, такие же, как брови. От прежней надменной Насти остались только тяжелые веки да еще, пожалуй, прищур глаз, как от солнца, от теплого ветра. Она была более чем хорошенькой и теперь заманчиво диковатой.
— А я, по правде сказать, не надеялся, что вы приедете, — признался я.