— Снесёт её! Вот ты ещё поглядишь. Мы-то все, выпивохи, передохнем скоро, а ты тверёзый, — ты и увидишь.
— Да кто снесёт-то? Чего буровишь?..
Пьяница поднимал вверх палец.
— Он снесёт, господь Бог. Моя бабушка говорила: Бог шельму метит и щелчком её по башке обязательно стукнет.
— Чтой-то я не слышал, чтобы ты Бога поминал.
— Не поминал, а теперь вот и я приникаю душой к Богу. В трудные времена нам всегда Бог помогал. Ты думаешь, в сорок пятом мы целую Европу на колени одни поставили, да америкашки нам чуток подсобили? Одни, без Бога? Нет, Евгений, без Бога полмира не одолеешь. Вон сейчас Чечня проклятая. Полтыщи головорезов с кинжалами бегают, а мы их одолеть не можем. А всё потому, что Бог от нас отвернулся. На Кремль ему тошно смотреть. Там дьявол поселился, сатана двурогая. Раньше туда меченый проник, а сейчас лысый сидит и с рожками. Вот Господь-то и гневается на нас.
Не верил Евгений в дела сверхъестественные, а вот прозрения пьяного человека слушал со вниманием; он и сам знал, где бывает место на реке, куда придёт косяк рыбы, и какой это косяк, и какая рыба… А как это он узнавал — объяснить не мог. И сейчас вот удивлялся: чтобы так события охватить и в такую глубь заглянуть, как пьянчуга этот…
— Ох, затылок болит! — пожаловался сидящему возле него Василию. А тот пощупал ладонью затылок отца и сказал:
— Давление у тебя.
— Какое давление? Откуда ты знаешь?
— У мамки бывает. И так же болит затылок.
— Ну! И что?..
— А ничего. Таблетку кинет в рот, водой запьёт — и проходит.
— А сейчас у неё есть таблетки?
— Есть, конечно. Сейчас принесу.
Евгений кинул под язык таблетку, запил водой, и через час боль в затылке утихла. И мир повеселел, хотя на лес и речку тяжело валилась тёмная сырая туча.
Евгений, обняв Василия за шею и прижав его могучей рукой, сказал:
— Где ж ты раньше был со своей таблеткой? У меня-то голова уж давно болит, со вчерашнего дня.
— Откуда же я знал.
— Вот знай теперь. Пойди к мамане и половину её таблеток реквизируй для меня.
Василий ушёл и надолго пропал. А вместо него пришла Татьяна. Обхватила его за шею, заплакала.
— Да ты что ревёшь, дура?
— Кирилл замуж зовёт. Придётся идти. Негоже это бабе одной век вековать. Видно, уж судьба мне такая — пойду за Кирилла. А не люб он мне, не люб, слышишь. Обожглась об тебя, и с тех пор всё тело саднит. Тебя одного люблю. Тебя, чёрт ты приворотный! Будто и некрасивый, а ишь как баб к себе тянешь! Я после тебя всех других мужиков будто и не вижу.
Евгений гладил её волосы, говорил:
— И я к тебе душой потянулся, да сама знаешь: непутёвый я, не рождён для жизни семейной. Как увижу новую юбку, так и забываю всё на свете. В смысле баб я сильно общественный человек. Мать такого уродила.