Две недели понадобилось Борису и Евгению для окончания всех работ по замене крыши. За то время Мария навела чистоту во всех комнатах, покрасила и покрыла лаком места, на которые показал Борис, и к моменту окончания работ приготовила праздничный обед. Были тут и водка, и коньяк, и самое дорогое марочное вино.
Евгений разлил по рюмкам коньяк, Марии налил вино и, обращаясь к Борису, сказал:
— Мастер вы от Бога, спасибо, друг, за работу. Хочу выпить за твое здоровье.
— И я тоже, за ваше здоровье, — повернулась к Борису Мария, заливаясь счастливым румянцем.
Простаков кивал головой, благодарил, и тоже поднял рюмку, и хотел было выпить, но — не отпил и глотка. Он давно ещё, сразу после окончания института, установил для себя сухой закон и спиртного в рот не брал.
Евгений удивился, а простодушная Маша, осушив рюмку, растворила настежь круглые глаза, спросила:
— Что так? Нельзя, что ли?
— Я не пью, — просто сказал Борис. — Совсем не пью.
Маша оторопело смотрела на него. Непьющих парней и мужиков она ещё не видала и не знала, что на свете такие странные существа водятся.
Пообедав, Борис решительно поднялся.
— Спасибо за прекрасные обеды, которыми вы меня кормили. Вы, Маша, готовите, как настоящий повар.
И пошёл к двери.
— Но постойте! Я же должна с вами расплатиться.
Борис повернулся и пристально посмотрел на неё.
— Помочь друзьям, а тем более одинокой девушке — это моя обязанность, — проговорил он сердечным участливым голосом. И с тем вышел из дома. И уже на улице, проходя мимо окна, поднял руку и приветливо улыбнулся.
Евгений и Татьяна вернулись из города ночью и были немало удивлены, застав у себя в избе целый детский дом. Разбудили Василия, и он рассказал, как встретил ребят и позвал их к себе. Ероша спутанные волосы, виновато проговорил:
— Не оставаться же им на улице.
Родители сидели молча и смотрели на Василия так, будто давно его не видели. Но вот отец положил ему на плечо тяжёлую руку, проговорил:
— Правильно ты поступил, Василий. Характер у тебя мой, человеческий.
Взглянул на Татьяну, сказал:
— Думаю, что и мать тебя поймёт. Иначе ты и не мог поступить. Нельзя, брат, иначе. Чай, люди мы, а не звери.
И вышел из хаты.
Рыженький кобелёк Лёнька, любимец Василия, радостно увивался в ногах Евгения — он, как и машин Шарик, не лаял на него, а лишь повизгивал при встрече и не проявлял обычного для собак беспокойства. Евгений взошёл на каменистый взлобок, с которого был виден весь хутор, поднимавшийся по некрутому склону в стороне от оврага и терявшийся в густых зарослях шиповника, маслин и боярышника. Некогда в далёкую старину с этого хутора начиналась станица Каслинская. Там на хуторе, за развалинами домов, на самом высоком месте, сохранились каменные стены древнего православного храма и надпись: «Храм Николая Чудотворца построен в начале шестнадцатого века». Евгений ещё в школе от учителя истории слышал, что этот храм, очевидно, возвели первые поселенцы-русичи, праотцы казаков, расселившихся затем по берегам Дона, и поставили они церковь в то время, когда из этих мест были изгнаны и монголы, и татары, и все другие азиатские племена, но вот когда храм разрушился и кто его разрушил, этого учитель не знал.